Стефан Одель — Мы говорили об Эрике Сати и Максе Жакобе, мы осветили двойственность личности Поэта и музыканта, особенно их мистицизм, языческий у Сати, христианский у Жакоба, но в равной мере глубоко искренний у того и у другого. Я Вас сразу же предупреждаю, что сегодня буду расспрашивать о мистицизме Мануэля де Фальи, что может показаться многим странным, потому что в конце концов Фалья остается для большинства замечательным выразителем легендарной Испании, Испании «Любви-чародейки», «Краткой жизни» и «Треуголки».. Эта Испания очень далека от Испании Терезы Авильской или Испании Игнатия Лойолы. Каждый испанец таит в себе пылкую религиозность, но я все же хотел бы, чтобы вы привели доводы, которые позволяют Вам утверждать, что мистицизм в характере Мануэля де Фальи занимал очень большое место.
Франсис Пуленк — Ну, хорошо, начать разговор о Фалье с его мистицизма — это, что называется, взять быка за рога. Мне, однако же, нравится такой крутой подход, и я охотно ему подчиняюсь. Прежде всего следует сказать, что нет страны более вопиюще противоречивой, чем Испания. Там молятся мадонне всеми силами души, зажигают целый лес свечей, а потом идут убивать своего соперника. Совершенно ошибочно думают, что Испания — это только солнце, гитары, апельсины, мантильи, цветы граната. Как во время боя быков арена разделена на две зоны - (солнечную и теневую), так есть Испания солнца и Испания тени. Эти две зоны смешиваются порой совершенно неожиданным образом. Вы вот только что говорили о святой Терезе Авильской, дорогой Стефан. А знаете ли Вы, что святая Тереза приказывала своим кармелиткам, для здоровья души и тела, танцевать под звуки гитары и кастаньет? С той поры испанские кармелитки чтут эту традицию. В недавно вышедшем переводе на французский книги «Установления святой Терезы Авильской» помещены совершенно изумительные фотографии, сделанные г-жой Ивонной Шевалье. На них мы видим молодых кармелиток, которые по специальному разрешению Рима за стенами монастыря танцуют с кастаньетами в руках под аккомпанемент гитары — на ней играет настоятельница. Установив этот принцип контрастов, легче понять, что мистицизм у де Фальи тесно сросся с живописью. К тому же у Фальи восхищает еще и то, что его живопись не поверхностная, не внешняя, как, например, у художника Зулоаги, а подлинно глубинная, как у Гойи. Да, Фалья был большим мистиком, и последнее воспоминание о нем, которое осталось у меня в памяти,— это образ человека, или скорее монаха с полотна Сурбарана, молящегося в церкви в Венеции.
С. О. — Вот как, в Венеции?
Ф. П. — Да, в Венеции. Именно в Венеции я последа ний раз видел Фалью, в сентябре 1932 года. Я приехал в Венецию на первое исполнение моего Концерта для двух фортепиано с оркестром, который я играл с Жаком Феврье и оркестром Миланской Ла Скала. Это произведение заказала мне княгиня Эдмон де Полиньяк, о которой я Вам уже рассказывал. Эта светская дама, по рождению американка (ее отец — Зингер, изобретатель швейной машины) — всю жизнь была просвещенной меценаткой. Она была дружна с Шабрие, Форе, Равелем, Рихардом Штраусом, Стравинским, Сати и, конечно же, с Фальей, которому она заказала «Балаганчик трактирщика Педро». В том сентябре я жил вместе с Фальей в палаццо Полиньяк на Сапае Стапьйе; Артур Рубинштейн и другие ар- тисты тоже жили там. В обширных гостиных стояли рояли. За одним из этих роялей Форе когда-то сочинил свои знаменитые венецианские романсы, которые он посвятил княгине. Сколько мы музицировали тогда в 1932 году! Среди всего прочего я помню, как однажды утром мы с Артуром Рубинштейном играли на двух роялях для Фальи его «Ночи в садах Испании» , Артур, разумеется, сольную партию фортепиано, а я партию оркестра. Со времени моих первых выступлений Фалья всегда проявлял ко мне благожелательность и расположение, поэтому для нас было большой радостью встретиться там. На этом фестивале в Венеции давали сценическое представление «Балаганчика». Фалья и я каждое утро очень рано уходили на репетиции, а для Фальи этим репетициям предшествовали еще более ранние часы ежедневной мессы. Я бы солгал, если бы сказал, что так же усердно, как и он, каждое утро ходил к мессе. Когда я не ходил с Фальей в церковь, мы встречались в кафе возле театра Решсе, где он завтракал после причащения. В противоположность Максу Жакобу, о котором я Вам рассказывал в прошлый раз, Фалья никогда не говорил о своей вере.