Стефан Одель — В 1921 году в театре Сары Бернар Русский балет давал «Шута» Сергея Прокофьева. Дорогой Франсис, были ли Вы знакомы с Сергеем Прокофьевым к моменту постановки «Шута»?
Франсис Пуленк — Именно тогда и состоялось наше знакомство. Я познакомился с Прокофьевым при посредничестве Дягилева, в атмосфере Русского балета. Впервые я увидел Прокофьева на завтраке в отеле «Континенталь», куда меня пригласил Дягилев, который в это время был в Париже,— он приехал на один сезон, именно на тот сезон, когда ставили «Шута». Помню, что на этом завтраке были и сотрудники Прокофьева. Была чета Ларионов — Гончарова, которые писали декорации к «Шуту». Был Леонид Мясин, постановщик балета. На меня произвел большое впечатление этот первый контакт с Прокофьевым, потому что он был совершенно непохож на то, что могло бы произойти при первой встрече со Стравинским. Стравинский мог поразить, да так всегда и случалось, ослепительным красноречием, безукоризненной логикой, суждениями, порой парадоксальными, но всегда блестящими по форме и всегда точными, Прокофьев, наоборот, был само молчание. Я думаю, что на том первом завтраке я не услышал и четырех фраз, и четырех слов Прокофьева.
С. О. — Это любопытно
Ф. П. — Он был молчалив. Кроме того, я тогда был очень молод, он ничего не знал обо мне и держался несколько высокомерно; во всяком случае, ничто не предвещало, что мы станем очень добрыми друзьями.
С. О. — А между тем, кажется, из всех музыкантов, с кем Прокофьев встречался во время своего пребывания в Париже и во Франции, Вы — единственный, кого с ним связывала дружба. Но поскольку эта дружба между вами не родилась с первой встречи, как же она возникла?
Ф. П. — Моя дружба с Прокофьевым была основана на двух началах. Во-первых, на любви каждого из нас к роялю — я много играл с ним, разучивал вместе с ним его фортепианные концерты, а во-вторых, на том, что ничего общего не имеет с музыкой, — приверженности к бриджу. В то время я очень хорошо играл в бридж. Я могу столь нескромно заявлять об этом потому, что теперь играю очень плохо. Но в то время я играл много, а Прокофьев питал страсть к бриджу. Прошлым летом у себя дома в деревне я приводил в порядок всю важную корреспонденцию, какую получал когда-либо от музыкантов, поэтов, художников, и когда мне попались письма Прокофьева, я увидел, что среди них нет, кажется, ни одного, где бы не шла речь о бридже. Вот, например, что он писал мне из Сибура в сентябре 1931 года. «Дорогой Франсис, Наш большой турнир по бриджу состоится в конце октября, и я надеюсь, что он будет очень музыкальным с точки зрения его участников; пока что упражняюсь с Тибо и Шаляпиным. Я получил открытку из Исландии от Алехина, чемпиона по шахматам, который также спрашивает меня, когда будет турнир по бриджу». В другом письме, присланном в том же году, в октябре 1931 года, он пишет: «Дорогой Франсис, Буду очень счастлив увидеть Вас в конце ноября участником турнира по бриджу. Кстати, если Ваши дела (я потерял много денег к этому моменту) — кстати, если Ваши дела не очень хороши, примите участие в конкурсе по бриджу, организованном нью-йорским еженедельником, который предлагает приз в 25 000 долларов; это не скромная тысяча долларов мадам Кулидж (в то время она сделала каждому из нас заказ и выдала по тысяче долларов). Конкурс состоит в том, чтобы решить десять задач, и каждый может принять в нем участие. Подумайте хорошенько».