Мои друзья и я. Сергей Прокофьев

Глава №13 книги «Франсис Пуленк: Я и мои друзья»

К предыдущей главе       К следующей главе       К содержанию

Стефан Одель — В 1921 году в театре Сары Бернар Русский балет давал «Шута» Сергея Прокофьева. Дорогой Франсис, были ли Вы знакомы с Сергеем Прокофьевым к моменту постановки «Шута»?

Франсис Пуленк — Именно тогда и состоялось наше знакомство. Я познакомился с Прокофьевым при посредничестве Дягилева, в атмосфере Русского балета. Впервые я увидел Прокофьева на завтраке в отеле «Континенталь», куда меня пригласил Дягилев, который в это время был в Париже,— он приехал на один сезон, именно на тот сезон, когда ставили «Шута». Помню, что на этом завтраке были и сотрудники Прокофьева. Была чета Ларионов — Гончарова, которые писали декорации к «Шуту». Был Леонид Мясин, постановщик балета. На меня произвел большое впечатление этот первый контакт с Прокофьевым, потому что он был совершенно непохож на то, что могло бы произойти при первой встрече со Стравинским. Стравинский мог поразить, да так всегда и случалось, ослепительным красноречием, безукоризненной логикой, суждениями, порой парадоксальными, но всегда блестящими по форме и всегда точными, Прокофьев, наоборот, был само молчание. Я думаю, что на том первом завтраке я не услышал и четырех фраз, и четырех слов Прокофьева.

С. О. — Это любопытно

Ф. П. — Он был молчалив. Кроме того, я тогда был очень молод, он ничего не знал обо мне и держался несколько высокомерно; во всяком случае, ничто не предвещало, что мы станем очень добрыми друзьями.

С. О. — А между тем, кажется, из всех музыкантов, с кем Прокофьев встречался во время своего пребывания в Париже и во Франции, Вы — единственный, кого с ним связывала дружба. Но поскольку эта дружба между вами не родилась с первой встречи, как же она возникла?

Ф. П. — Моя дружба с Прокофьевым была основана на двух началах. Во-первых, на любви каждого из нас к роялю — я много играл с ним, разучивал вместе с ним его фортепианные концерты, а во-вторых, на том, что ничего общего не имеет с музыкой, — приверженности к бриджу. В то время я очень хорошо играл в бридж. Я могу столь нескромно заявлять об этом потому, что теперь играю очень плохо. Но в то время я играл много, а Прокофьев питал страсть к бриджу. Прошлым летом у себя дома в деревне я приводил в порядок всю важную корреспонденцию, какую получал когда-либо от музыкантов, поэтов, художников, и когда мне попались письма Прокофьева, я увидел, что среди них нет, кажется, ни одного, где бы не шла речь о бридже. Вот, например, что он писал мне из Сибура в сентябре 1931 года. «Дорогой Франсис, Наш большой турнир по бриджу состоится в конце октября, и я надеюсь, что он будет очень музыкальным с точки зрения его участников; пока что упражняюсь с Тибо и Шаляпиным. Я получил открытку из Исландии от Алехина, чемпиона по шахматам, который также спрашивает меня, когда будет турнир по бриджу». В другом письме, присланном в том же году, в октябре 1931 года, он пишет: «Дорогой Франсис, Буду очень счастлив увидеть Вас в конце ноября участником турнира по бриджу. Кстати, если Ваши дела (я потерял много денег к этому моменту) — кстати, если Ваши дела не очень хороши, примите участие в конкурсе по бриджу, организованном нью-йорским еженедельником, который предлагает приз в 25 000 долларов; это не скромная тысяча долларов мадам Кулидж (в то время она сделала каждому из нас заказ и выдала по тысяче долларов). Конкурс состоит в том, чтобы решить десять задач, и каждый может принять в нем участие. Подумайте хорошенько».

С. О. — Как это любопытно!

Ф. П. — Не правда ли? В каждом письме, а я мог бы привести и третью выписку, речь идет только о бридже ... Нужно сказать, что именно в 1931 и 1932 годах почти каждую неделю по вечерам мы собирались у Прокофьева: Жак Феврье — он был превосходный бриджист, Алехин, о котором Прокофьев говорил в том письме, и одна-русская дама, очень хорошо игравшая. Обычно мы проводили вечер за игрой. Музыкой мы тоже занимались. Если я приезжал рано, мы вместо обеда закусывали чем-нибудь холодным, а потом играли в четыре руки ... Вот... На этом-то и завязалась дружба с Сержем.

С. О. — Но я все же предполагаю, что, помимо бриджа, Прокофьева, должно быть, интересовало и многое другое? Можете ли Вы нам сказать, например, в области литературы интересовался ли он французскими писателями, а также, разумеется, и русскими? Например, читал ли он Марселя Пруста?

Ф. П. — Сейчас я Вам отвечу. Прокофьев великолепно говорил и очень хорошо писал по-французски. Перечитывая его письма, ни по стилю, ни по орфографии нельзя подумать, что это писал русский.

С. О. — Значит, для него не представляло никакой трудности читать поэзию?

Ф. П. — Поэзию? Я не думаю, чтобы французская поэзия его трогала, я не думаю, что Рембо ...

С. О. — А Верлен? А Макс Жакоб?

Ф. П. — Он не проявлял к ним интереса ... Его не интересовал и Жид, как мне кажется, потому, что склад ума Жида был слишком картезианским для русского. Прустом, несомненно, он интересовался больше, но мне все же кажется, что его, главным образом, интересовали жизнь и история религий. Впрочем, его опера «Огненный ангел» — великолепная опера — прекрасное доказательство этого интереса к религии.

С. О. — Он — как Мусоргский, который в основу «Хованщины» положил религиозную проблему старообрядцев?

Ф. П. — Да, совершенно так же. Почти то же он сделал в «Огненном ангеле». Знаете, он, например, абсолютно не интересовался Бальзаком, которого мог бы превосходно понять. Нет, нет, нет, он не проявлял склонности к литературе, это был прежде всего музыкант. Равель читал не много, но у Равеля были поэтические интересы. Думаю, что я достаточно хорошо знал Прокофьева, чтобы иметь право это утверждать — он никогда не говорил со мной о поэтах, а между тем он знал, что я знаком со всеми поэтами. Нет, в самом деле, его интересовала только музыка, я даже осмелюсь сказать — ЕГО МУЗЫКА!

С. О. — Понимаю. Могу я позволить себе теперь одно собственное воспоминание? Извините меня за это, но оно имеет отношение к предмету нашей беседы. В 1942 году в Рио-дет Канейро полковник де Базиль, руководивший там балетной антрепризой (в связи с этим он скупил все декорации Дягилева):, поставил на сцене «Блудного сына» Прокофьева в декорациях Жоржа Руо. И полковник мне сообщил по секрету что Прокофьев не только не одобрял этот спектакль, но был от него в ужасе. Это наводит меня на мысль спросить Вас, любил ли Прокофьев, подобно Вам, подобно большинству композиторов, таким, например, как Стравинский, как Жорж Орик, как Анри Соге, любил ли он живопись?

Ф. П. — Нет. Это совершенно точно, это так же точно, как то, что Прокофьев ненавидел декорации Руо. Он хотел бы для «Блудного сына» чего-то более русского ... понимаете ... ему больше нравились Гончарова и Ларионов, которые оформили «Шута». И ... как бы это сказать .., палестинская сторона декораций Руо, может быть, даже немного в стиле «Сумерек над Босфором»... Эти декорации с их охряными и желтыми пятнами, и эта луна на небе ... Ему это не нравилось. В живописи его, разумеется, интересовала живопись Пикассо, но, вот, например, его очень хороший портрет, который написал Матисс — мы все общались, и поэтому было естественно, что Матисс написал его портрет, как Пикассо написал мой; так вот, мне кажется, он был очень доволен этим портретом и находил его отличным, но я не думаю, чтобы он испытывал большую склонность к живописи Матисса и стилю Матисса. Повторяю Вам еще раз: только музыка, ЕГО МУЗЫКА!

С. О. — А в области музыки был ли он в курсе современных исканий? Я имею в виду Шёнберга, Веберна, Альбана Берга. Ведь он не мог не знать о существовании Венской школы.

Ф. П. — Нет, нет. Разумеется, он знал эту музыку, он знал всякую музыку. Он проявлял к ней любопытство, но только мимоходом, окидывая ее беглым взглядом. Все, что делала Венская школа в то время, не имело никакого отношения к тому, что делал он. Ему это было любопытно, но не более,..

С. О. — Это не интересовало его?

Ф. П. — Скорее любопытно, чем интересно, именно так, Вы понимаете, что я хочу сказать. Например, «Воццек», который наряду с «Пеллеасом» является, быть может, шедевром музыкального театра нашего века, так вот, «Воццек», которого он, несомненно, слышал ...

С. О. — Я собирался спросить Вас об этом.

Ф. П. — «Воццек» был впервые поставлен в 1925 году. В это самое время Прокофьев совершал концертное турне по Германии.

С. О. — Следовательно, он не мог не знать «Воццека».

Ф. П. — Он слышал «Воццека», он, несомненно, видел его. «Воццек» его заинтересовал, но не тронул ... Заинтересовал потому, что такой музыкант, как Прокофьев, не может не заинтересоваться технической стороной ... этой необыкновенной техникой оркестровки ... Но все же — кто его интересовал больше других, так это Стравинский. Он сам был по преимуществу тонален, и музыка Великого Игоря в то время, несмотря на все гармонические дерзости, была еще совершенно тональна, поэтому, в сущности, до известной степени оба говорили на одном и том же языке, несмотря на то, что музыка одного из них была антиподом музыки другого ...

С. О. — А какого мнения был Сергей Прокофьев о музыке Франсиса Пуленка?

Ф. П. — Плохого, плохого, но мне это было безразлично. В 1923 году — плохого, говорю Вам. Позднее его мнение изменилось. Был один случай, который меня тронул. Однажды на улице ко мне подошла некая русская дама, очень постаревшая к этому времени (это была дама, которая играла в бридж с нами, Алехиным и Жаком Феврье). Я заговорил с ней о Прокофьеве, который в тот момент был в России, и она мне сообщила, что однажды Прокофьев сказал ей: «Знаете, я ошибался. Пуленк настоящий музыкант» ... Это меня утешило, если считать, что я был огорчен ранее. Нет, нет, нет, наши отношения строились иначе: бридж, рояль и дружба. Например, он приезжал на уик-энд в деревню в Пуазе; я помню (это было в июне 1932 года, перед его отъездом в Америку) его последний уик-энд в моем доме. Он привез огромных размеров банку паюсной икры. Был Соге, был Орик, все свои, музыканты, и для меня это, несомненно, волнующее воспоминание, потому что, понимаете, наше общение доставляло радость.

С. О. — Ваша экономка в Нуазе рассказывала мне об этой встрече. Она сказала: «Я никогда не понимала, как можно любить эту штуку, такую дорогую и такую невкусную!»

Ф. П.— Она не любила икру?

С. О. — Не любила.

Ф. П. — Бог свидетель, до чего же велика была эта банка. Там хватало икры не только для стола, но и для кухни!

С О. — Поговорим теперь о пианисте ... потому что независимо от карьеры композитора Прокофьев выступал как виртуоз в Европе, в Америке и в России. Поскольку Вы превосходно знали его безупречную технику, как Вы могли бы охарактеризовать игру Прокофьева?

Ф. П. — О! Игра Прокофьева!!! Это было прекрасно! Я восхищался игрой Прокофьева. Она немного напоминала игру Альфреда Казеллы. Рука вплотную к клавиатуре, необыкновенно сильная, твердая кисть, дивное стаккато. Знаете, он очень редко применял удар сверху, он был не из тех пианистов, которые как будто бросаются с пятого этажа, чтобы извлечь звук. У него была рука, мощная и гибкая, как сталь, которая давала ему возможность при игре «от клавиатуры» достигать звучности редкой силы и наполненности, и потом — и это я рекомендую всем исполнителям Прокофьева — темп он не менял никогда, никогда. Я имел честь аккомпанировать ему все его концерты, до его отъезда в Америку, я репетировал с ним даже его Первый, который у нас никогда не играют, хотя он очень красив, его записал на пластинку Рихтер. Я аккомпанировал и его Второй, конечно, и Третий, и Пятый. Мы репетировали в зале Гаво. Это было в июне мы начинали, сняв риджаки, в рубашках ... затем снимали рубашки ... и в конце концов оказывались голыми до пояса,.. как в Довиле. Ритм Прокофьева — ритм неумолимый, и, случалось, в Пятом концерте, там есть очень трудные пассажи, я говорил Сержу: «Ну, здесь весь оркестр, я делаю все, что могу». Он мне отвечал: «Мне все равно, только не замедляйте движение ...»

С. О. — Движение .., вечное движение ...

Ф. П. — Ровное движение ...ровное движение и без изменения. Кстати, есть одна замечательная пластинка — задись Третьего концерта для рояля с оркестром в исполнении Прокофьева; с нее сделали перепечатку для «Записей прославленных исполнителей». Я имел честь представить эту пластинку публике, и я написал: «Это было неукротимое движение».

С. О. — Но давайте вернемся к композитору. Клод Манюэль заявляет, что «Прокофьев, которого называют то революционером в музыке, то неоклассиком, сумел наполнить традиционные формы романтическими звучаниями и современным языком, создав стиль, присущий ему одному». Что Вы думаете об этом определении?

Ф. П. — Определить стиль Прокофьева ... Стравинский — выдающийся новатор, а Прокофьев не был новатором, но что из того? Шуберт тоже не был новатором ... Музыка бы не изменилась, если бы Шуберт не существовал ... понимаете? Можно быть великим музыкантом и не быть новатором .... И вместе с тем Прокофьев оказывал влияние ... Я сам испытал его в некоторых частностях.

С. О.— И число его произведений значительно: насчитывается сто тридцать восемь опусов. Но не все они известны в Западной Европе. После своего возвращения в Россию в 1933 году композитор написал много произведений, никогда не исполнявшихся у нас, за исключением партитур к фильмам Эйзенштейна и концертов, которые, если можно так сказать, экспортировались виртуозами его родины. Не будем говорить о его опере «Повесть о настоящем человеке», ставшей объектом резких нападок. Кроме балета «Ромео и Джульетта», мы знаем по пластинкам и по радио его оперу «Война и мир» по роману Толстого. Вы знакомы с этой партитурой, Франсис?

Ф. П. — Да, я знаю эту партитуру.

С. О. — Там есть великолепные куски, не правда ли?

Ф. П. — Да, там есть великолепные куски. Но я никогда не видел этой оперы ... Недостаточно познакомиться с партитурой или услышать ее во фрагментах ...оперу нужно увидеть на сцене... Для Прокофьева это страницы прочувствованной музыки, но ведь эмоциональность отнюдь не доминирующее качество Прокофьева,

С. О. — Это служит поводом задать Вам один вопрос, который мне только что пришел на ум: какие произведения Прокофьева Вы любите больше других?

Ф. П. — О, какие именно ... я не могу Вам сказать, потому что я люблю очень многие ... Нахожу, что «Огненный ангел», несомненно, одна из вершин ... «Блудный сын» превосходен ... Концерты для рояля, концерты для скрипки чудо как хороши ... Я очень люблю Вторую симфонию, ту, где невероятно много контрабасов, потому что это симфония посвященная Кусевицкому, который был контрабасистом. Я считаю, что Пятая бесподобна ... Сонаты для фортепиано прекрасны ... Всегда играют Седьмую сонату, но, может быть,. это не самая лучшая, хотя Аndante изумительно. Шестая очень хороша. Не понимаю, почему ее так редко играют ... Знаете, так бывает ... В данный момент ее не играют, но поскольку пианисты ведут себя как бараны Панурга, с того дня, когда какой-нибудь большой виртуоз сыграет ее, все другие пианисты тоже станут ее играть. При этом я не люблю последних сонат. Не люблю Девятую.

С. О. — Но много замечательного в музыке к фильмам Эйзенштейна.

Ф. П. — О, да, она превосходна.

С. О. — К каким фильмам?

Ф. П. — Во-первых, «Поручик Киже».

С. О. — А также «Иван Грозный» и затем особенно «Александр Невский», кантата об Александре Невском.

Ф. П. — Да, это великолепно, это замечательно. Прокофьев — огромный музыкант, и должен сказать, что мое восхищение им остается неизменным, несмотря на мою приверженность порой к музыке, которую он не любил.

С. О. — Дорогой Франсис, когда Вы видели Прокофьева в последний раз?

Ф. П. — В последний раз я видел Прокофьева несколько дней спустя после памятного уик-энда в 1932 году, уик-энда, который был примерно 5 или 6 июня. Мы с ним работали после этого еще целую неделю. В Париже есть место, очень памятное для меня. Это остановка автобуса, которая находится на улице Ла Боэси, как раз на углу Фобур Сент-Оноре, совсем рядом с церковью Сен-Филипп-дю-Руль.

С. О. — Да, да, я ее очень хорошо знаю.

Ф. П. — Мы вышли из зала Гаво, где только что кончили репетировать. Серж вошел в автобус и сказал мне: «До скорого свидания». Помахал мне рукой. Я крикнул ему: «Пишите» ...И ни разу ничего не получил. Он вернулся в Россию, и я никогда больше ничего от него не получал. Два или три раза я посылал ему — надеюсь, что ему передавали — дружеские приветы. Однажды в Брюсселе я встретился с одним из советских музыкальных руководителей, который там тогда находился. Я сказал ему: «Послушайте, уж раз Вы так со мной любезны, я попрошу Вас об одном одолжении. Когда вы увидите Прокофьева, скажите ему, что я по-прежнему его люблю, по-прежнему им восхищаюсь». Передал ли он это? Не знаю ...

О сайте. Ссылки. Belcanto.ru.
© 2004–2025 Проект Ивана Фёдорова