«Как все гении, единственный и неповторимый!»

Об интерпретации Тосканини французской музыки писал также немецкий критик и музыковед Карл Руппель:

«"Латинизм" Тосканини проявлялся самым очевидным образом, когда он наряду с итальянской дирижировал французской музыкой. С современными французскими классиками, такими, как Дебюсси и Равель, у него сложились особенно тесные отношения. Бесспорно, никто не сумел лучше Тосканини (и в самой изысканной манере) заставить засиять гармонический колорит, выявить смысл звуков, подчеркнуть чёткость и разнообразие инструментовки в Ноктюрнах Дебюсси или в Испанской рапсодии Равеля. Но даже формальное построение, тонкое переплетение мотивов и их гениальный порядок в этих партитурах он выявил с ясностью и прозорливостью, дотоле неслыханными. В них внезапно появились точно очерченные характеры, контуры тем, пластика и логика в развитиях и комбинациях, которые поразили всех, кто верил в миф о преобладании туманности в музыке импрессионистов.

Я имел счастье присутствовать в Турине на одном концерте оркестра "Ла Скала" под управлением Тосканини. В программу входило также Море Дебюсси. В интерпретации маэстро в звучании возникают видения южного моря, населённого мифологическими существами. Помню прежде всего моё изумление, когда я установил, что эта пьеса под импрессионистическим блеском красок обнаруживает одновременно и свой остов, очень определённый и прочный, обозначенный выпуклыми ритмическими фигурами. А когда в последней части валторны начинают снова звучать, будто раковины тритонов, мне стало ясно, что рафинированная игра звуков — не что иное, как простая фантазия древнего величия».

Юджина Орманди, дирижёра Филадельфийского филармонического оркестра, тоже восхитило исполнение Моря итальянским маэстро:

«Тосканини, мне помнится, оказал нам честь, выступая подряд три или четыре зимних сезона в Филадельфии. Его контакт с моим оркестром был невероятным. Я всегда придавал большее значение "звуку" дирижёра, а не звуку оркестра; и трудно поверить, что знаменитый звук Филадельфийского оркестра за пятнадцать минут превратился в ещё более знаменитый звук Тосканини. Должен сказать, я никогда не слышал такой интерпретации Моря Дебюсси, столь глубоко правдивой передачи его духа, как в исполнении Тосканини».

Карл Руппель и Юджин Орманди сошлись во мнении со многими музыкальными критиками –– французские пьесы в интерпретации Тосканини — явление уникальное, неповторимое. И надо отметить, что подобный результат стал следствием обычной системы маэстро, которую он применял всегда, то есть обращал внимание исключительно на музыку, не поддаваясь влияниям литературных описаний замысла автора.

Пейзаж, волны, ощущение одиночества возникают, подобно волшебному рассказу, из самой партитуры. Море Дебюсси — это море звуков. Тосканини в партитуре искал только музыку, а не литературную программу.

Генрих Штробель, в свою очередь, раскрыл неповторимые черты интерпретации Тосканини Иберии Дебюсси:

«Эти Images pour orchestre вовсе не картинки, а заклинания. Современники нашли их смутными и туманными, похожими на живопись французских импрессионистов. И действительно, эта музыка до Тосканини почти всегда исполнялась с акцентом на переплетении голосов и никогда не подчёркивалась её мелодическая и ритмическая основа.

Иберия — это не живописно-звуковое описание Испании, не симфоническое стихотворение, но видение испанского пейзажа. Испанская атмосфера оживлена музыкантом, владеющим инструментовкой с такой тонкостью, какой мог бы позавидовать даже молодой Стравинский Примечательно, что мелодии возникают почти исключительно только у духовых инструментов. Струнные фиксируют ритм и дают удивительный аккомпанемент. Эта особенность Иберии долгое время не воспринималась. Она стала очевидной лишь в интерпретации Тосканини.

Возможно, он сумел достичь этого только потому, что слышал музыку Дебюсси как итальянец. Под ясным небом с чёткими контурами и сверкающими красками музыка эта, считавшаяся туманной, становилась под его управлением изумительным сплетением мелодий, приобретала полифонические черты.

Часто из-за старого предрассудка думают, будто ритмическая энергия выражается только в силе звучания. Интерпретация Иберии Тосканини — прекраснейшее доказательство обратного. У него всё произведение построено на живой ритмике, особенно в тех местах, где сами по себе ритмические элементы мало выделяются. Это возникает, с одной стороны, благодаря невероятной точности огромного ансамбля струнных, а с другой — от изумительной гармонии звуковых, мелодических и ритмических элементов.

Когда Тосканини дирижировал Дебюсси, ничто не пропадало в его сочинении. Все второстепенные голоса звучали самостоятельно, и каждый из элементов музыкальной ткани органично вливался в общую звуковую картину.»

Тосканини исполнял сочинения композиторов своего времени в полном объёме. Он включал в собственный репертуар, кроме Верди, Каталани и Пуччини, также всю современную симфоническую и оперную музыку, даже такую, которая считалась в ту пору более чем современной. Он дирижировал операми Пеллеас и Мелизанда Дебюсси, Ариадна и Синяя Борода Дюка, Кавалер Экебю Зандонаи, а также произведениями Пиццетти, Стравинского, Гершвина, Кабалевского и многих других композиторов.

Дирижёр Этторе Грачис писал:

«Я никогда не был лично знаком с Тосканини, но присутствовал на концерте, которым он дирижировал в венецианском театре "Ла Фениче" на фестивале Биеннале в 1949 году, и признáюсь, больше смотрел на дирижёра, чем слушал, так меня поразили его энергия, ясность ума и жизнестойкость. Ему минуло уже 80 лет, но, несмотря на возраст, его не беспокоила удушливая жара в зале (в ту пору в театре "Ла Фениче" ещё не было кондиционеров). Я считаю, что о Тосканини нельзя спорить, его надо принимать, как принимают веру. Тосканини — это вера, голос нашей совести. Иными словами, я хочу сказать, что все мы, интерпретаторы музыки, когда слушаем исполнение Тосканини, не можем не поддаться обаянию единой, захватывающей нас истины, так ясно продемонстрированной нам. Мы верим, что с ним — и только с ним — обретаем истину, а без него — ошибаемся. В трудные минуты его голос приходит к нам на помощь, разжигает дух самокритики и побуждает к решениям, которые отмечены — разумеется, для тех, кто умеет читать, — знаком истины.

Мы должны взять его за образец, но не подражать: многие пытались подражать ему и пытаются до сих пор — особенно молодёжь, — но как можно подражать гению? Он, как все гении, единственный и неповторимый!

Одно время считалось модным противопоставлять Тосканини и Фуртвенглера. Кто-то даже говорил (и писал), будто Фуртвенглер умел читать между нотных строк, а Тосканини только то, что в нотах. Или, иначе, Фуртвенглер проникал в самые затаённые уголки музыкального языка, вплоть до таинственных границ, поставленных творцом, не выраженных им таинственных значений, тогда как Тосканини ограничивался тем, что просто переводил графические знаки в чисто метафизические значения.

Заманчивая гипотеза, хотя и не новая; во всяком случае это лишь попытка, не совсем безуспешная, найти определение Тосканини-дирижёру. На мой взгляд, дирижёров типа Фуртвенглера — более или менее великих — можно насчитать несколько, особенно среди немцев, а Тосканини всегда останется уникальным монолитом, одной из тех звёзд, которые внезапно вспыхивают, а затем исчезают с горизонта.

Тем не менее Тосканини, не заботясь ни о какой особой назидательности, многому научил своим примером. Его жизнь — великий урок для всех нас, для исполнителей, критики и публики.

Я понял на примере Тосканини основополагающее значение ритма в музыкальном исполнении, необходимость поиска чистоты тембровых звучаний, организации динамики произведения. Я научился также уважать музыку, написанную композитором, то есть быть верным тексту, а не пытаться вложить некий смысл, о котором автор никогда и не помышлял. Я уверовал в средства, способные передать музыку; я имею в виду условный нотный текст, традиционные инструменты и музыкантов-исполнителей, то есть всё то, что современные композиторы, к сожалению, стремятся отвергнуть, — но такой разговор слишком далеко увёл бы меня от Тосканини, который этими средствами пользовался с предельной верой и смирением, чтобы самым достоверным образом передать нам послания великих композиторов прошлого. Мне хотелось бы позаимствовать у Тосканини физическую и духовную энергию, его волю и упорство в поиске совершенства, его пугающую пылкость, способность самоконтроля, умение управлять собой и другими людьми».

Реклама

• Belcanto.ru — классическая музыка, опера и балет