Революционный Париж
Глава №84 книги «Путеводитель по операм — 2»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюЧитатель по праву спросит: неужели в этом вся революционность парижских музыкантов? Ведь упомянутые выше композиторы — всего навсего лишь приятные собеседники, которые умело смешивают новое и привычное, банальность и искусство! Разве французские музыканты ничего не унаследовали от титанической фантазии Бальзака, бурных видений Делакруа, твердой, мужицкой силы Милле? Разве напрасно возводились баррикады? Неужто впустую зажигал Париж новые и новые революционные огни под гигантским котлом истории? Вопрос уместен. Однако не следует забывать о том, что парижская оперная сцена не очень-то терпит смелые начинания. Оперный театр живет за счет наиболее состоятельных слоев публики, которая, во всяком случае в середине XIX века, имела крайне консервативные вкусы. Следовательно, музыкантов, идущих новыми путями, следует искать не в оперном репертуаре. Поэт-музыкант, родственный по духу Делакруа, вынужден покинуть страну и появиться на становящихся все более модными концертных подмостках.
Гектор Берлиоз попал в столицу из окрестностей Гренобля. Отец его, провинциальный лекарь, добряк, добровольно принявший на себя обет вечной бедности, хотел сделать врачом и сына. Молодой Берлиоз, несмотря на то, что всем своим существом мечтал о музыке, склонился перед родительской волей. Гектор стал слушателем медицинского факультета. Но никто не мог запретить ему красть время, записывать на бумагу витающие вокруг него мелодии.
Однажды он забрел в оперу. Как раз давали «Ифигению» Глюка, юный Берлиоз чуть не заболел от огромного волнения. На следующий же день он бежит в библиотеку консерватории и просит все имеющиеся партитуры Глюка. Науку инструментовки, в которой Берлиоз стал новатором, — он усваивает безо всякой помощи. Претендует на Римский приз. Дважды ему отказывают. И, наконец, ценой больших трудностей он достигает цели кантатой «Последняя ночь Сарданапала».
Римский приз, составляющий пять тысяч франков, принадлежит ему! Берлиоз охотно отказался бы от поездки в Вечный город, которая связана с вручением премии, но правила обязывали, и он поехал. После путешествия в Рим впервые исполняется его эпохальное произведение «Фантастическая симфония» («Жизнь артиста»). Это уже больше, чем музыкальное творение. Это — объявление войны! Юный гений провозглашает не более не менее, чем то, что музыка должна иметь определенную программу, конкретное содержание, цепь мыслей, а не попусту тянуться среди ветхих ограждений, выстроенных из «адажио», «ленто», и прочих предписаний итальянских традиций.
Вопреки всем выпадам и едким замечаниям критики, Берлиоз продолжал идти своим путем. При этом он настолько дал волю своему воображению, что все консервативные музыканты Парижа считали своим долгом глумиться над ним. Этого замечательного юношу можно сравнить со скульптором-титаном, которому мала глыба мрамора величиной с человека; свой резец он направляет на целые горные вершины, из них ваяет он свои шедевры.
За всю жизнь Берлиоз так и не получил более или менее приличной работы. Занимался журналистикой, но как музыкальный критик приобрел еще больше врагов, перебивался на скудное жалованье библиотекаря консерватории, получая чуть больше ста франков в месяц. Он пытался облегчить свое положение гастрольными поездками за границу. Посетил Германию и Россию, был и в Венгрии, в память о чем остался его чудесный «Ракоци-марш».
На благодатной почве бурной жизни Берлиоза вырастали его шедевры: выражающее траур по Наполеону «Пятое мая», навеянное Гете «Осуждение Фауста», «Ромео и Джульетта», «Гарольд в Италии», а также непонятые и незаслуженно преданные забвению оперные произведения.
В возрасте шестидесяти шести лет он уходит из жизни, так и не насладившись ни разу блеском подлинного, большого успеха. Таков путь Берлиоза. Успех? — спросит читатель. Экспериментаторам, пионерам, прокладывающим путь, аплодисментов не полагается. Публика не чувствует ни исторической значимости, ни эстетических заслуг отдельной личности. Публике интересна лишь продукция, а творчество Берлиоза так же неровно, как был неуравновешен его внутренний мир. И все же Паганини сказал о нем: «Берлиоз — единственный достойный преемник Бетховена».