Яков Флиер (Yakov Flier)

14.04.2011 в 16:28.

Яков Флиер (Yakov Flier)

Однажды Флиер назвал Артура Рубинштейна «рыцарем романтизма». Это определение вполне можно отнести и к самому Флиеру. Возвышенный пафос, душевная открытость, захватывающий темперамент — черты, свойственные пианисту на заре его артистического пути, сохранились и в творчестве зрелого мастера.

Талант Флиера формировался планомерно и, по словам его педагога С. Козловского, «Яша не был „вундеркиндом“ в обычном понимании этого слова. Он был вполне нормальным, разносторонне развитым ребенком, очень живым, ловким, со здоровой психологией, со всеми свойственными детскому возрасту особенностями. Но при этом в процессе работы он очень быстро усваивал произведения, легко преодолевая самые различные технические трудности».

Да и консерваторские годы были периодом постепенного созревания. Лишь после выпускного экзамена (1934) о Флиере заговорили как о чрезвычайно перспективном пианисте. А затем все эти количественные сдвиги принесли качественный скачок, и имя Флиера приобрело широкую известность. В 1935 году он стал победителем Всесоюзного конкурса, в 1936-м завоевал первое место на венском соревновании, а еще через два года стал лауреатом конкурса имени королевы Елизаветы в Брюсселе (третья премия).

Чем же так привлекала игра молодого пианиста? На этот вопрос К. Н. Игумнов, у которого Флиер занимался в Московской консерватории и до 1937 года в аспирантуре, отвечал так: «Флиер — художник, интерпретатор, стремится прежде всего к целостности, органичности исполняемого произведения. Его больше всего интересует общая линия, он старается подчинить все частности живому выявлению того, что ему представляется самой сущностью сочинения. Поэтому он не склонен придавать равноценность каждой детали или выпячивать отдельные из них в ущерб целому... Он может властно, горячо и эмоционально-насыщенно заполнить „нотную запись“ живым содержанием, соблюдая законы исполнительской перспективы и подводя через все исполнение развитие основного замысла». Восторженное отношение специалистов разделяла и самая широкая слушательская аудитория. В характере игры Флиера было нечто «общедоступное» в самом лучшем смысле этого слова. Не говоря уже о природной эстрадности, Флиер своим исполнением (при самом остром накале драматизма) утверждал здоровое начало, мужественность, цельность мироощущения, что как нельзя лучше соответствовало духу времени. «Это пианист,— подчеркивал Г. Г. Нейгауз,— говорящий с массами властным, горячим, убедительным языком, доходчивым даже до малоискушенного в музыке человека». Это о Флиере молодом. Но вот прошли долгие годы, и, поздравляя своего учителя с 60-летием, композитор Р. Щедрин пишет: «Искусство Якова Флиера — оптимистическое „увлекающее“ искусство. Мне думается, очень точно охарактеризовал его один из японских музыкальных критиков, сказав, что „искусство Флиера — искусство психологически устойчивое, душевно здоровое, цельно и щедро раскрытое для слушателя“. Это фактически во всем, к чему он обращается как исполнитель».

К военной поре Флиер — на вершине славы. Но тяжкое испытание было уготовано ему судьбой. Прогрессирующая болезнь руки заставила его в 1949 году оставить большую концертную эстраду на целое десятилетие. Лишь изредка он принимал участие в камерных ансамблях. Всю свою энергию музыкант отдает теперь педагогике. Начав преподавать в 1937 году, Флиер с 1945 года являлся профессором Московской консерватории. Среди множества его воспитанников десятки лауреатов и успешно концертирующих артистов — Л. Власенко, Ю. Айрапетян, В. Постникова, В. Камышов, И. Граубинь, С. Алумян, М. Плетнев, Б. Давидович и многие другие.

В 1959 году, после длительного лечения, Флиер вновь появился на сцене Большого зала Московской консерватории. Но не столько хирургическая операция, сколько удивительная сила воли, неистребимая любовь к эстраде вернули его в ряды концертирующих пианистов. По свежим следам флиеровского «ренесанса» К. Аджемов писал: «Напор исполнительской воли в его передаче так силен, что трудно противостоять артисту, даже если его трактовка не совпадает со сложившимися представлениями. Радует, что артистическая зрелость не мешает Флиеру хранить юношескую непосредственность выражения. Как всегда, пианист склонен к длительным звуковым нагнетаниям. В процессе исполнения он как бы непрерывно воспламеняется, но умеет и сдерживать свой большой темперамент, подчиняя его всесторонне продуманному плану интерпретации... Лучшие моменты его игры связаны с эмоциональной насыщенностью высказываний и патетической приподнятостью чувств. Благородством отличается звуковая сторона исполнения. При, казалось бы, беспредельной насыщенности отсутствуют ударность и сухость. По-прежнему чарует фортепианная кантилена».

И все же Флиер стал иным. Нет, он не стал похожим на тех апостолов так называемого «объективного пианизма», который иные музыканты пытаются выдать теперь за «современный стиль». Его игра, по-прежнему очень «личная», насыщенная интенсивностью переживания, по-прежнему увлекавшая слушателя, была полна поэтичного чувства и драматизма. Однако Флиер не остался тем чисто романтическим пианистом, каким считали его в прошлом. Если раньше порой преобладающими в его игре были пылкие эмоции, не находившие, как это свойственно юности, необходимого противовеса, то теперь они дополнялись простотой, гармоничной уравновешенностью. Это уже романтизм наших дней, романтизм, куда более сдержанный, но одновременно и более глубокий. Указанный процесс носил у пианиста вполне осознанный характер. Говоря о своем подходе к романтической музыке, Флиер указывал: «Если есть у музыканта что-то за душой, если живо в нем непосредственное начало, то трезвая, даже „холодная голова“ тут никогда не помешает. И теперь мне хочется сохранить в подходе к этим произведениям увлеченность, страстность, которые владели мной в молодые годы (не знаю, насколько это удается). Но в то же время я стремлюсь к более строгой упорядоченности, стройности. Былой сверхтемперамент, нередко форсированность звучания и многое другое начинают, если можно так выразиться, шокировать самого исполнителя. Я думаю, что такая трансформация характерна для каждого профессионального музыканта».

Все это касается и репертуарных аспектов. Конечно, всякий крупный артист, за плечами которого десятилетия концертных выступлений, обладает значительными накоплениями. «Однолюбов» среди исполнителей сыскать чрезвычайно трудно. И все-таки у подавляющего большинства концертантов есть в море музыки заповедные острова. Были они и у Флиера. Если ретроспективно обозреть творческий путь пианиста, то они, эти острова, видны, как говорится, невооруженным глазом,— это Лист и, в еще большей степени, Рахманинов. Любой специалист, да и рядовой слушатель со «стажем», среди наиболее ярких своих впечатлений наверняка упомянет флиеровские интерпретации си-минорной Сонаты Листа и Третьего концерта Рахманинова.

Конечно, и тут время приносило ветер перемен. Вслед за «листовским» периодом пришла пора увлечения Шуманом, потом Брамсом, последние годы ознаменовались повышенным вниманием к Шопену. Художественным завещанием пианиста стала великолепная запись на трех пластинках всех мазурок польского композитора. Параллельно шла работа и над советским репертуаром — 24 прелюдии Д. Кабалевского (первое исполнение), Вторая соната С. Прокофьева, концерты А. Хачатуряна, Г. Галынина... Будучи неожиданно перенесен в 70-е годы пожилой любитель музыки несколько удивился бы, увидев на флиеровских афишах названия концертов Моцарта и Бетховена. Но как новая физика не отрицает ньютоновских открытий, так и здесь приобретения зрелости не меняют основ флиеровской природы: «старая любовь не ржавеет». Рахманинов — вечный спутник его артистической судьбы: «Почти вся музыка этого композитора, во всяком случае ее большая часть, прошла через мою творческую жизнь. И сейчас в моих программах, как симфонических, так и сольных, Рахманинов является одним из основных авторов. Без него я не представляю свою концертную деятельность... Я не устану играть его произведения, восторгаться его музыкой, которая будет жить вечно». И никого не удивило, что, отмечая свое 60-летие, Флиер включил в программу юбилейного вечера Первый и Третий концерты Рахманинова. Тогда он вновь захватил слушателей искренностью чувств, пианистическим размахом, той силой духа, которая неизменно поддерживалась в нем неиссякаемой любовью к музыке.

Литература: Цыпин Г. Я. В. Флиер.-М., 1972; Яков Флиер. Статьи, воспоминания, интервью.- М., 1983.

Григорьев Л., Платек Я.

Публикации

О сайте. Ссылки. Belcanto.ru.
© 2004–2024 Проект Ивана Фёдорова