Часть IV. Легендарная фигура

Глава №16 книги «Энрико Карузо»

К предыдущей главе       К следующей главе       К содержанию

Феноменальное явление в вокальном искусстве

Сразу же после кончины великого артиста Феличе Ферреро спрашивал: каким было бы оперное искусство без Энрико Карузо? И отвечал: "В Италии некоторые выражают недоумение: почему так глубоко воспринимается смерть тенора, пусть даже величайшего. Ведь до сих пор опера теряла многих исполнителей, но осталась жива и будет жить впредь. Но Карузо занимал такое место в оперном искусстве, какого до него не занимал никто и никогда. А в Северной и Южной Америке он был одним из тех народных кумиров, которых ставят на высокий алтарь искусства... Карузо был великим артистом. Отказываясь петь в некоторых неитальянских операх, он оставался верным традициям бель канто, которое уже само по себе является музыкой. Артист, поющий с такой убежденностью, с таким энтузиазмом, как Карузо, - большое явление в театре".

Карузо был не только великим артистом, но и замечательным человеком. Он получал высокий гонорар, но отдавал за него все, на что был способен, не жалея себя, без претензии на что-либо. Он не возражал по поводу выбора опер, репетиций, программ или каких-либо других организационных проблем театра. Известный ученый, знаток вокального искусства и бель канто Гульельмо Биланчони отзывался о Карузо как о человеке исключительных качеств:

"Предстоит еще сказать последнее слово об этом необычном певце и разностороннем артисте, который, не обладая гением Домье или Форэна, с удивительной легкостью рисовал острые карикатуры, о человеке с жестами миллиардера и обаянием бывшего скуницио. Он мог собирать произведения искусства и проводить целые часы за перепиской любимых музыкальных произведений своим безукоризненным почерком. Карузо - личность сильная, многогранная. Он обладал волей, способной воспитать исключительную дисциплинированность и целеустремленность.

Своим упорным трудом он пресек ложное мнение о себе как об артисте, в котором преобладало интуитивное начало.

Одно время такой же репутацией, не соответствующей действительности, пользовался и Россини.

Ни один певец не мог так щедро сеять вокруг себя радость, как это делал Карузо. Он так глубоко и проникновенно выражал чувства, как только мог сделать это человеческий голос, дарованный самой природой.

Что же такое - голос Карузо? Это не только звук, песня, грезы... Это и пение, и воплощение мечты, вызванные к жизни по только усилиями певца, но и счастливым сочетанием волшебного голоса со всей полнотой чувств. Как бывает только в прекрасном сне, он перевоплощал весь трепет своего сердца в улыбку или слезы. И все это при необычайном многообразии переживаний, удивительной человечности и умении сосредоточить чувства и мысли на главном".

Когда композитора Алессандро Лонго попросили дать оценку Карузо и выразить свое мнение по поводу того, в чем же заключаются достоинства певца, то он сказал следующее:

"Его голос, кроме красоты тембра, обладал трогательной выразительностью, проникновенностью. Магическую силу его искусства я вижу в умении внести в исполняемую мелодию, пусть даже подсознательно, удивительное чувство грусти, тоску по родине. Этот певец - феноменальное явление".

Я охотно привожу высказывания этих авторитетных критиков, которые я находил в журналах 1921-1935 годов. Они совпадают и с моей точкой зрения, высказанной на страницах этой книги. Трое критиков (двух из них я знал лично) были людьми холодными, нелегко поддающимися увлечениям и скупыми на похвалу. Они высказывали восторженное мнение об артистах, если приходили к нему путем аналитических умозаключений, опираясь на знание оперного искусства и искусства бель канто в особенности.

Крейслер, Падеревский, Вальтер, Стравинский, Дягилев, Фокин, Бузони, Сен-Санс вместе с самыми известными оперными композиторами, близко знавшими певца и дружившими с ним, высказывались о Карузо в разное время с одинаковой любовью и теплотой.

Артуро Тосканини, которого некоторые, неизвестно по каким причинам, рисовали чудовищем, лишенным сердца, получив известие о смерти Карузо, в течение нескольких часов не проронил ни слова, а потом разразился рыданиями. Ему пришлось отложить все дела и концерты.

В настоящее время критика старается относиться к творчеству Карузо преувеличенно спокойно, как бы стремясь охладить энтузиазм ушедших дней. Принцип современной критики - объективная оценка: она видит вещи вне личных симпатий, дружбы, увлечений и привязанностей. Но, придерживаясь этой же точки зрения, мы не должны забывать о том, что будило в нас чувство романтической грусти, о восторгах, которые мы переживаем, встречаясь с великими людьми. Эти чувства особенно свойственны итальянцам, они никогда не угаснут в них.

4 и 5 августа 1921 года в газете "Дейли мэйл" была помещена статья отоларинголога Уильяма Ллойда, которому довелось лечить и Карузо. Внимательно наблюдая певца, он пришел к выводу, что его горло - явление исключительное, поистине золотое горло. Он нашел, что голосовые связки Карузо значительно длиннее, чем у других знаменитых певцов, которых ему приходилось наблюдать. Голосовые связки, которые обычно бывают около восемнадцати миллиметров длины, а в некоторых случаях - двадцати-двадцати одного миллиметра, у Карузо достигали двадцати трех с половиной миллиметров. Специалисты подсчитали, что вибрация его голоса равна пятистам шестидесяти колебаниям в секунду, чего не наблюдалось ни у одного другого певца, даже у Таманьо, считавшегося феноменальным явлением в вокальном искусстве XIX века. Такое число колебаний и сейчас кажется выходящим за пределы человеческих возможностей. Кроме того, Ллойд отметил, что расстояние от зубов до голосовых связок у Карузо на полтора сантиметра больше, чем у других знаменитых певцов.

Однако секрет этого голоса с металлическим оттенком, модулирующими возможностями, большим диапазоном, силой и насыщенностью звучания верхних нот объясняется необычайной формой эпиглоттиса (надгортанника) певца. Эпиглоттис Карузо - мощный у основания (как это обычно бывает у басов) и удивительно подвижный и тонкий в верхней части. Помимо того, у Карузо был поразительный дыхательный аппарат, который не только придавал его голосу значительную емкость, но и позволял ему делать фермато такой продолжительности, какая была ему нужна. Касаясь рояля грудью, Карузо одним вдохом мог сдвинуть его на несколько сантиметров.

В одном медицинском журнале, выходившем в Генуе, Биланчони, тогда преподаватель Римского университета, писал, что человеческий голос, рассматриваемый с фонетической точки зрения, - очень сложное явление; в образовании звука принимают участие гортань - с ее хрящевым аппаратом, трахеобронхолегочный аппарат - со всеми его составными частями, носоглотка и ротовая полость, являющиеся резонатором.

"В технике дыхания с Карузо мог соревноваться лишь Титта Руффо. Как у одного, так и у другого была чрезвычайно велика сила абдоминально- диафрагмального дыхания. Дыхание следовало с удивительной точностью и чуткостью за всеми движениями души, оно придавало теплоту, подчеркивало слово, вносило стремительный порыв, дрожало и плакало - в зависимости от воли певца".

Красота и сила голоса Карузо привлекали внимание самых крупных отоларингологов, физиологов - словом, многих ученых. Франкенберген, Мушольд, Дж. Джанелли, Ф. Пурпура, занимаясь изучением голосовых связок Карузо, пришли к заключению, что они вибрировали в грудном регистре всей массой, а в головном регистре - только свободными краями. В образовании звука ученые придавали большое значение верхнему нёбу, они уделяли много внимания замечательному фальцету Карузо, который трудно объяснить с медицинской точки зрения.

И. К. Вагенман - немецкий ларинголог - занимался анатомической и физиологической структурой феноменального голоса Карузо. Он также говорит о резонаторах, отмечая, что умелое пользование ими целиком зависит от искусства певца. Следовательно, чтобы взять красивую низкую ноту, певец должен увеличить интенсивность дыхания и найти то нужное положение грудной клетки, при котором звук будет вибрировать с достаточной силой. Чтобы взять ноту mezzo voce (вполголоса), певец должен уменьшить интенсивность дыхания, а вместе с ним вибрацию грудной клетки. В то же время он должен вызвать в верхних частях резонаторного аппарата специальные компенсирующие вибрации в соответствии с подачей гласных.

Рассказывают, что, взяв как-то высокую ноту, Карузо разбил висевшую рядом люстру. Я думаю, что это один из многих анекдотов, сочинявшихся о Карузо. Однако верно то, что певец был чревовещателем и часто потешал этим своих друзей. Он мог извлечь то детский голосок, то голос старика, при этом он обращался сам к себе и отвечал, импровизируя веселые сценки. Обычно он делал это, чтобы развлечь детей.

Бывало, кто-нибудь из друзей в шутку задевал его. Тогда Карузо обрушивал на обидчика шквал звуков, проявляя при этом удивительную артистическую фантазию; весь вид его говорил, что делает он это не только ради забавы, но и для того, чтобы все поняли, что он высокочувствительный аппарат, наполненный звуками.

Американский отоларинголог Уильям Ллойд зафиксировал в голосе Карузо 560 вибраций в секунду. От такого числа колебаний могли лопнуть оконные стекла, не говоря уже о барабанных перепонках. Подумать только, какими были бы сегодня, при современных средствах записи, его пластинки и какой успех они имели бы на мировом рынке (особенно неаполитанские песни, исполнявшиеся им с глубокой страстью, грустью и тончайшим вкусом)!

Но феноменальные голосовые данные Карузо должны рассматриваться, разумеется, не только с точки зрения специалистов-ларингологов. Сам Биланчони забывает о всех своих научных умозаключениях, поддаваясь чувству энтузиазма. Многие отоларингологи превозносили лишь силу голоса Карузо. Действительно, она была предельной: от его голоса дрожали стены в театре. Но нас должны интересовать не только внешние качества тенора (хотя его голос был сказочно сильным). Одна сила голоса не свидетельствует еще о высоком искусстве певца. Величие Карузо, навсегда запечатленное в памяти людей, заключается в удивительной гармонии чувств и мыслей, которые он так мастерски умел донести до слушателей любой национальности и музыкальной культуры.

Бернард Шоу, несмотря на свою ирландскую холодность, сказал как-то о Карузо: "Когда искусство артиста заставляет зрителей подниматься, он - или бог, или дьявол". И Джорджа Байрона Карузо околдовал бы теми же чарами, которые привели его к пышным берегам великолепной Эллады, а Верди, если бы он прожил еще несколько лет, конечно, отправился бы за тридевять земель послушать Карузо в "Риголетто", "Трубадуре", "Травиате", "Силе судьбы", "Аиде", "Отелло", "Фальстафе". Его озарила бы счастливая улыбка радости и удовлетворения.

Карузо испытывал особое влечение к Верди, которого называл львом итальянской лирической оперы. Он считал "Трубадура" блистательнейшей оперой маэстро из Буссето, в которой Верди достиг высот поэтической красоты. И в самом деле, эта опера представляет чудесное чередование блистательных и драматических моментов, потрясающих небо искусства и поэзии. Карузо любил эту оперу. Свою партию он неизменно исполнял с душой и пламенным увлечением, потому что в ней - говорил он - каждый раз снова чувствовал тепло своей земли, горячий и гордый темперамент юга.

Маэстро Кампанини, как и раньше мой дядя Маркетти, утверждал, что Карузо в первые годы своей деятельности детонировал ля. Дирижеры, на первых порах не понимавшие причины этого, старались избавить его от этой неприятности, потому что детонация чрезвычайно нервировала его и могла иметь последствия для всего спектакля.

Когда Карузо следовал советам маэстро Верджине, то всегда детонировал ля. Если же он руководствовался указаниями маэстро Ломбарди, то первое ля брал хорошо, а затем, вновь встретив эту коварную ноту, опять фальшивил, что неизменно повергало молодого певца в отчаяние.

После первых миланских успехов описанный недостаток неожиданно и навсегда исчез. Больше того, нота ля, доставлявшая столько хлопот певцу и порой доводившая его до слез, вдруг зазвучала необыкновенно звонко и кристально чисто.

Какой же педагог устранил этот досадный дефект? Сам Карузо - великий артист. Он стал петь в верхнем регистре совсем не так, как ему рекомендовали его учителя. Постановка его верхних нот была настолько необычной и великолепной, что сделалась предметом восхищения критики и дирижеров театра. Большие неприятности доставили Карузо однажды его голосовые связки. С ним случилось то же, что за много лет до него с Гайяре и Лаблашем. Утром 5 июня 1909 года Карузо проснулся в Милане с чувством непонятной тяжести в горле. "Что бы это могло быть? Может быть, результат чрезмерного курения?" (Карузо выкуривал иногда до сорока сигарет в день). Он попробовал пропеть несколько звуков, но обычной легкости не было. Они казались помрачневшими. Чувство тяжести не только не уменьшилось, а, наоборот, возросло. Встревоженный Карузо послал за профессором делла Ведова, который после осмотра заключил:

— Ничего серьезного: мушка, маленькая мушка.

— Муха в моем горле? Невозможно! - запротестовал Карузо.

Отоларинголог объяснил, что речь идет о небольшом наросте, об узелке, появившемся в результате неправильной работы голосовых связок. Его необходимо немедленно удалить. Иначе он разрастется. А это угрожает потерей голоса.

Карузо побледнел. Он чувствовал, что силы оставляют его.

— Э-э, профессор, - воскликнул он, переходя на неаполитанский диалект, - вы хотите ковырять железом в моем горле?!

— Успокойтесь, слегка ущипну - и ничего более!

Таким образом была произведена маленькая операция. Певец был так обеспокоен и встревожен, что сам делла Ведова, видя чрезмерную впечатлительность великого артиста, принял все меры предосторожности и призвал на помощь все силы и спокойствие опытного хирурга, чтобы благополучно закончить операцию.

Виртуозно выполненная операция стоила тогда Карузо шестьдесят тысяч лир. Но он заявил, что готов был заплатить и втрое больше, лишь бы избавиться от такой неприятности.

Вспоминая этот невеселый эпизод, Карузо мрачнел, охваченный грустью, озабоченностью, ибо всегда боялся потерять голос.

О сайте. Ссылки. Belcanto.ru.
© 2004–2024 Проект Ивана Фёдорова