Поразила простота
Глава №95 книги «Артуро Тосканини. Великий маэстро»
К предыдущей главе К следующей главе К содержаниюМаэстро Фернандо Превитали полагал, что произведения французского импрессионизма получили у Тосканини поистине идеальную интерпретацию:
«Я не утверждаю, что Тосканини делал всё превосходно; он хорошо дирижировал Бетховеном, Брамсом, отлично исполнял Верди, о Вагнере и говорить нечего. Но, должно быть, есть область, в которой никто никогда не превосходил его, — это французы. До сих пор помню Пеллеаса и Мелизанду под его управлением в "Ла Скала".
Я был тогда мальчиком, но эта изумительная музыка меня очаровала. Мне казалось, она снится мне… Тосканини работал очень много над этим спектаклем, и в результате получилось нечто поистине "не от мира сего". А когда маэстро дирижировал в концертах произведениями Дебюсси, исполнение всякий раз восхищало всех. Так что в интерпретации французов, по-видимому, никто не превосходил его. А французские дирижёры менее других!»
Однажды в перерыве какой-то репетиции Тосканини вспомнил, как много лет назад, когда он дирижировал в Болонье Зигфридом, перед началои спектакля ему принесли партитуру Пеллеаса и Мелизанды, которую только что опубликовали.
«— Я открыл партитуру, — рассказывал маэстро, — и меня поразила её простота: всё оказалось важным и ничего лишнего; эти скупые страницы произвели на меня особое впечатление именно в тот момент, когда партитура Зигфрида, насыщенная звучаниями, отягощённая переплетением тембров, мощная, полнозвучная, столь основательно заполняла мою голову. Я принялся листать Пеллеаса и партитура так захватила меня, что я не мог оторваться, пока мне не напомнили о начале спектакля. Я неохотно спустился в оркестр (подобное случилось со мной впервые) и дирижировал I актом Зигфрида, всё время вспоминая те немногие страницы Пеллеаса, какие только, что просмотрел.
Моё состояние напоминало положение живописца, рисующего один пейзаж, а думающего о другом, который произвёл на него бóльшее впечатление, и ему не терпится приняться за него. В тот вечер I акт Зигфрида показался мне очень длинным, потому что я не мог дождаться, когда снова смогу продолжить чтение партитуры Дебюсси. Я провёл два антракта, запершись в уборной, в одиночестве, совершенно недоступный кому бы то ни было. Я испытывал ни с чем не сравнимое наслаждение, потому что эта музыка оказалась для меня очаровательным сюрпризом. Все в театре — и родственники и друзья — решили, что я не в себе, как иногда бывало, или рассержен, как тоже бывало достаточно часто, я же просто хотел побыть один, чтобы завязать узы дружбы с новой оперой, с которой познакомился в тот вечер».
Многие критики и музыковеды не раз отмечали, что никто не подходил к Дебюсси с такой деликатностью, как Тосканини. Он понял, писали они, драгоценность звуковой ткани, мягкость, которую тембры создавали вокруг парящих в воздухе мелодий, неожиданных вводных тем; нашёл ведущую нить повествования, которое развёртывалось вне ожидаемых схем и привычных музыкальных форм, — повествования, рождённого требованиями музыкального языка, свободного наконец от привнесённых усложнений.
Тосканини, признавали музыканты, в своём исполнении Пеллеаса совершил чудо, связав воедино чёткость экспозиции с воздушностью, которая окружает эту музыку, словно лёгкий туман, и в то же время придал силу драматическим элементам, вырастающим из экстатического созерцания.