Гектор Берлиоз

Глава №93 книги «Путеводитель по операм — 2»

К предыдущей главе       К следующей главе       К содержанию

Когда первые залпы «великого июля» полоснули по толпе, профессора консерватории, по всей вероятности, бежали из Парижа в свои загородные виллы. А в это же время один из музыкантов «другого» Парижа сочиняет революционную симфонию. Ритм ее определяется поступью марширующих санкюлотов, мелодия же — «Марсельезой», гремящей из тысяч глоток. И тогда же молодой студент-музыкант с копной рыжих волос и ястребиным взглядом выходит на балкон Галереи Кольбера и оттуда дирижирует массами: по взмаху его палочки воистину целая армия поет гимн революции.

Юноша с ястребиным взглядом — Гектор Берлиоз. В кармане его в это время уже лежало драгоценное письмо, в котором сообщалось, что жюри присудило ему столь завидную и желанную Римскую премию. Но молодой композитор не может оторваться от Парижа. Он остается, бродит по городу с развороченными мостовыми, полному пороховой гари, и все тянет и тянет с отъездом. Кавалерийская атака и пушечная канонада вдохновляют его больше, чем пинии окаменевшего Святого города. Музыкант влюблен в Париж, сколь бы он ни проклинал его. А ведь не так много добра видел он в столице, раскинувшейся по берегам Сены. Берлиоз попал в Париж из окрестностей Гренобля. Отец его — провинциальный лекарь, добряк, добровольно принявший на себя обет вечной бедности, из сына тоже хотел сделать врача. Берлиоз, несмотря на то, что всей душой стремится к музыке, склонился перед отцовской волей и записался на медицинский факультет. С отвращением ходил он вокруг анатомического стола в морге, отчаянно зубрил тысячи терминов, но держался героически. Ведь никто не мог запретить ему урвать несколько часов от сна: он развлекался игрой на флейте или заносил на бумагу порхающие вокруг него мелодии. Его музыкальные знания равнялись нулю. Он даже не знал имени Бетховена. Однажды Берлиоз забрел в Оперу. Давали как раз «Ифигению» Глюка. Юноша чуть не заболел от восторга. На следующий же день он отправился в библиотеку Консерватории и забрал все имеющиеся там партитуры Глюка. (Кто учил его чтению партитур, до сих пор остается загадкой.) Тогда и постигает его, мы бы сказали, символический удар, который до крайности увеличил и без того сильную антипатию Берлиоза к итальянским музыкантам. Под каким-то формальным предлогом Керубини запрещает ему посещать библиотеку. Итальянец изгоняет француза из пристанища французской музыки. Но такие мелочи уже не могут сбить Берлиоза с избранного им пути. Ободряемый Леснером, он покидает анатомический стол и целиком посвящает себя музыке. Отец отказывает ему в помощи. Берлиоз становится хористом, живет на жалкие гроши, но прилежно посещает лекции в консерватории. Затем он обнаруживает, что его учителя знают не больше, чем он. Науку инструментовки, в которой Берлиоз стал новатором, будущий композитор усваивает без всякой помощи. Тем временем в голове его рождаются дерзкие мечты. Он грезит о таком успехе, который, вызвав отклик во всей стране, дойдет до Гренобля и откроет ему путь к сердцу одной женщины. Берлиоз влюблен. Все его думы только об английской актрисе по имени Смитсон. Но желанный успех не приходит. Месса, которой Берлиоз хотел покорить мир, проваливается, сопровождаемая грандиозным скандалом. (За свои скудные гроши он не смог найти сведущего переписчика нот, а человек, с которым он с большим трудом столковался, перепутал всю партитуру.) Однако Берлиоз не отчаивается. Он участвует в конкурсе на Римскую премию. Дважды ему не везет. Наконец, с большим трудом Берлиоз достигает своей цели. За кантату «Сарданапал» ему присуждается Римская премия — 5000 франков. Берлиоз охотно отказался бы от поездки в Вечный город, которая была связана с вручением приза, но правила обязывали, и он поехал. После путешествия в Рим состоялось первое исполнение шедевра Берлиоза, «Фантастической симфонии» («Жизнь артиста»). Это уже больше, чем музыкальное произведение. Это — объявление войны. Юный гений провозглашает не более, не менее, чем то, что музыка должна иметь определенную программу, конкретное содержание, цепь мыслей, а не попусту тянуться среди ветхих ограждений, выстроенных из адажио, ленто и прочих итальянских названий отдельных музыкальных частей. Берлиоз признает право на существование только за такой музыкой, которая имеет определенное, сформулированное содержание. Практически это было решено следующим образом: пришедшая на концерт публика получила отпечатанную программу, в которой часть за частью объяснялось, какое действие изображает музыка в тот или иной момент.

Беда же заключалась в том, что без этого музыкального «Бедекера», вероятно, никто на свете не смог бы отгадать, куда хочет вести публику молодой маэстро. (Программа «Фантастической симфонии» уводила слушателя в весьма причудливые края: «Поэт, — говорится в пояснительном тексте, — страстно любит одну женщину (конечно, речь идет о мадмуазель Смитсон), и эта безумная страсть сопровождает его в цветущие поля, в горы, в леса и даже в бурную, благоухающую запахами духов бальную ночь. В конечном счете, страсть приводит поэта к смерти. Он принимает опиум, но доза оказывается недостаточной, и вместо смерти он забывается тяжелым сном... В сонном забвении он видит самого себя идущим к месту казни. Среди сонмища ведьм, кружащихся вокруг эшафота, визжит и пляшет, словно обезумевшая, вакханка, его возлюбленная». Вот какую программу хотел изложить наш отважный юный композитор на языке музыки. Им руководила столь великая вера, что он ничуть не сомневался в своей правоте: его волшебные инструменты смогут понятно передать эту, даже и в письменном виде замысловатую, историю. У критиков же было совершенно другое мнение. Берлиоз, словно не подозревающий о преследовании дикий зверь, вдруг оказался среди разъяренных охотничьих псов: все жившие в Париже музыкальные критики, мнимые или подлинные специалисты, обрушились на него. Но «Фантастическая симфония» сделала свое дело. Публика обратила на нее внимание, и барышня Смитсон, наконец, дала согласие быть женой теперь уже известного по всей стране музыканта.

Несмотря на все выпады и злопыхательства критики, Берлиоз продолжал работать. При этом он дал такую безудержную волю своему воображению, что все консервативные музыканты Парижа предали его «анафеме». Этот замечательный юноша был подобен скульптору-титану, которому мала мраморная глыба величиной с человека; он направляет свой резец на целые горные вершины, из которых ваяет свои шедевры. В одном из своих произведений («Реквием, Туба мирум») он занимает не менее чем 50 скрипок, 20 альтов, 18 виолончелей, 12 труб, 12 рожков, 16 тромбонов, 8 пар барабанов и с полсотни других инструментов. Нередки были случаи, когда он собирал два хора, два перекликающихся друг с другом оркестра, орган и различные другие инструменты, которые только могли быть внесены в концертный зал. Критики заявили, что это уже не музыка, а разнузданное буйство стихий, которым Берлиоз прикрывает плачевно бедную мелодию. Берлиоз защищается весьма остроумно: несколько его произведений исполняются под псевдонимом. И ранее злобные атаки ослабевают: «Какое богатство мелодий, какая тонкая, богатая оттенками инструментовка!» Итак, все нападки были обращены не против искусства Берлиоза, а в первую очередь против него как личности. Правда, личность великого французского музыканта никак нельзя было назвать привлекательной. Любовные скандалы, заявления, порой объективные до резкости, иногда же горячо пристрастные, приверженность революционным идеям, затем, без всякой видимой причины, резкая перемена политического поведения, — все это создавало Берлиозу множество врагов. Его противники были весьма ловки, так что композитор никогда не получил сколь-нибудь значительной должности. Он занимался журналистикой, но как музыкальный критик приобрел еще более грозных врагов и перебивался на скудное жалованье (сто с небольшим франков в месяц) библиотекаря консерватории. Берлиоз пытался облегчить свое положение гастрольными поездками за границу. Он посетил Германию и Россию, побывал и в Венгрии. Об этом турне свидетельствует чудесный «Ракоци марш».

Стареющий маэстро приближается к самому плачевному периоду своей жизни. Он влюбляется в Марию Речио, воображающую себя певицей. Берлиоз, этот грозный музыкальный критик, умоляет всех театральных директоров Парижа дать роль Речио, голос которой был подстать павлиньему. Затем Берлиоз пишет хвалебную статью о своей безголосой, лишенной таланта возлюбленной. Тем временем умирает состарившаяся и спившаяся жена Берлиоза. Композитора мучают угрызения совести: ведь это его скандальные любовные истории свели в могилу некогда прекрасную мисс Смитсон. На благодатной почве бурной жизни Берлиоза рождаются его шедевры: выражающее траур по Наполеону «5-е мая», навеянное Гете «Осуждение Фауста», симфония «Ромео и Джульетта», «Гарольд в Италии», а также непонятая и незаслуженно забытая опера «Бенвенуто Челлини».

В возрасте 66 лет он ушел из жизни, так и не насладившись ни разу блеском подлинного успеха. Таков путь Берлиоза: от громового, революционного концерта в Галерее Кольбер до мертвой тишины одиночества. Успех? — спросит читатель. Экспериментаторам-пионерам, прокладывающим путь, аплодисментов не полагается. Публика не чувствует ни исторической значимости, ни эстетических заслуг отдельной личности. Публике интересна продукция, а творчество Берлиоза так же неровно, как и внутренний мир композитора. Его превосходно начатые композиции иссякают, как ленивый, теряющийся в песках ручеек, не имеющий сил для того, чтобы пробивать себе русло дальше. И тем не менее Паганини сказал о нем: «Берлиоз — единственный достойный преемник Бетховена!» Конечно, великий маэстро не задумывался над тем, в какой мере соответствует это высказывание исторической истине. Паганини хотел сказать комплимент в выспреннем стиле века романтизма. Лучшего он сказать не мог. Бетховен!.. И как часто бывает, оружие, курок которого нажат вслепую, попадает точно в цель.

Давайте присоединимся к Берлиозу во время одной из его одиноких прогулок. Он слушает тысячеголосую симфонию деревьев, трав, кустарников ... ищет титанический покой гор ... Он обращается со словами любви к ветру и, как брата, приветствует море, ластящееся к берегам Италии. Затем мчится домой. В порах его кожи — солнечный свет, нос щекочут ароматы леса... Берлиоз принимается за работу. Это даже не труд, а самозабвение... По листам партитуры струятся слезы, страшное напряжение, в котором рождается новое произведение, поистине сковывает судорогой немеющие члены. Как и Бетховена, Берлиоза преследуют демоны. Так же как Бетховен, он творит с великими мучениями. Композиторы сходны и в том, что их законом и богом является сила. Даже еле слышный вздох их львиных легких взмывает вверх словно громкий клич. Разумеется, жаворонок, рожденный орлом (выражение Гейне), — чужак в музыкальном мире Франции. Он безроден. А тот, кто мог бы быть ему братом, уже давно покоится на кладбище в Вене. Французская публика с готовностью признала, что новую главу в истории инструментовки следует украсить именем Берлиоза. Признала и то, что он действительно создал новый музыкальный язык, что его «идея фикс» намного опередила лейтмотивы Вагнера, признала даже и то, что среди ловких пришельцев он, прирожденный француз, с героизмом мученика боролся за подлинное искусство. Всего этого никто у него не оспаривал. Его просто не любили. Он очень нуждался в поддержке. В душе этого твердого, воинственного человека всегда таилось сомнение. В последние годы жизни он часто перелистывал свои партитуры. Дрожащей рукой он гладил их: «быть может... быть может, ничто не сохранится из трудов моих ... все канет в вечность ...» Если бы нашелся человек, который лишь несколькими словами вселил бы в него бодрость. Но рядом с ним не было никого...

О сайте. Ссылки. Belcanto.ru.
© 2004–2024 Проект Ивана Фёдорова