Глава III

Глава №3 книги «Гаэтано Доницетти»

К предыдущей главе       К следующей главе       К содержанию

Опера, которую Доницетти в пылу вдохновения быстро сочинил на либретто, написанное для него другом Мерелли и слегка поправленное поэтом Ферретти, называется "Зораида Гранатская".

Первое представление состоялось 28 января 1822 года в театре "Арджентина" в Риме. Публика, заполнившая зал перед началом спектакля, интересуется, кто же этот неизвестный молодой музыкант, написавший оперу. Доницетти? А... Он приехал из Бергамо несколько месяцев назад. Ученик того самого маэстро Симоне Майра, чьи оперы шли на этой же сцене лет десять тому назад - "Семья Керуши", "Лодоиска", а также "Даная". А в театре "Валле" - "Супружеская любовь" и "Настоящий оригинал", a совсем недавно - "Белая роза и красная роза". Тогда много говорили о Майре и его успехах. А этот Доницетти - его любимый ученик. Здесь присутствуют люди, знакомые с ним, встречавшие его в доме поэта Якопо Ферретти, у которого собираются любители изящных искусств. Они слышали, как Доницетти играет, импровизируя на фортепиано, и были поражены необыкновенной легкостью, с какой он это делает. - Тишина! Начинает!

Согласно традиции, Доницетти находится в оркестре - сидит за чембало. Он бледен (но из-за бледности его мужественное лицо еще красивее), от волнения у молодого маэстро сильно-сильно стучит сердце. Сейчас ведь решится его судьба. И он один идет навстречу ей, один на один со своей оперой, которую написал очень быстро, потому что, возбужденная фантазией, она вся сразу же отчетливо зазвучала в его голове и стремительно вылилась в драматическую, временами шутливую и вместе с тем трагическую музыку.

Будь Гаэтано суеверным, у него возникли бы основания для беспокойства, потому что именно в тот момент, когда казалось, все уже было готово для последней репетиции, с одним из солистов случилось несчастье, и пришлось срочно искать, кому поручить партию избранника сердца Зораиды - молодого генерала - поскольку она очень важна для общего музыкального эффекта. А так как не удалось найти подходящего певца, пришлось поручить мужскую партию певице! Что поделаешь, женщина вынуждена изображать генерала, и хоть ее переодевание в мужской костюм было привычным на сцене в то время, все же выглядело это несколько гротескно.

Замена потребовала поправок и переделок, и маэстро пришлось изменить некоторые уже отрепетированные номера. К счастью, либретто оказалось занимательным и драматичным, и бурные события на сцене не помешают публике (уж будем надеяться!) придраться к таким мелочам. Прав был Симоне Майр, когда советовал выбрать материал с яркими драматическими коллизиями. Либретто, в котором Бартоломео Мерелли воспроизвел в стихах сюжет романа Флориана Гонсалеса, отличается сложной интригой, во многом напоминающей романтические драмы Виктора Гюго.

Действие оперы, одновременно вымышленное и исторически правдоподобное, происходит на мавританском и испанском фоне. Зораида женщина, которую "желает иметь" (именно так и написано в либретто) мавританский султан, не любит его, а отдала свое сердце отважному и, естественно, молодому и прекрасному генералу. Желая спасти любимого от гнева султана, Зораида обещает владыке стать его любовницей, но тот обнаруживает ложь в уверениях девушки, когда застает влюбленных в поэтической роще, где они признаются друг другу во взаимном чувстве. Бравый генерал вынужден бежать, а Зораида осуждена на смерть. Но прежде чем приговор будет приведен в исполнение, героиня оперы подвергается "божественному суду": является в маске какой-то неизвестный рыцарь и заявляет, что готов с оружием в руках доказать невинность Зораиды. На поединке он ранит обвинителя. Зораида спасена, рыцарь открывает свое лицо: это влюбленный в нее генерал. Народ, возмущенный смертным приговором несчастной девушке, вся вина которой состоит лишь в том, что он любит, восстает против султана, но тот вовремя раскаивается. Гнев народа утихает, и Зораида выходит замуж за прекрасного героя.

В вечер премьеры Доницетти рано пришел в театр. Он приветствовал всех исполнителей и, раздав последние советы (друзья, я в ваших руках!), спустился в оркестр. Он испытывает ужасное нетерпение. Ему хотелось бы немедленно начать спектакль. Ожидание нервирует композитора. Но он надеется. Он знает, что в зале его новые римские друзья. Кое-кого Доницетти уже заметил: прежде всего поэта Ферретти, затем Карневали и адвоката Васселли, с которым он познакомился в доме либреттиста.

Доницетти вспоминает, как, приехав в Рим, пришел представиться Ферретти в его палаццо "Потенциани" на виа деи Луккези с рекомендательным письмом от маэстро Майра. Добрый учитель написал: "Представляю Вам Доницетти, молодого композитора, наделенного ярчайшим талантом, человека по характеру прямого и открытого. Представляю его Вам с просьбой помочь ему и не сомневаюсь, что Вы захотите принять его с обычной, свойственной Вам живейшей благожелательностью и стать ему щитом и опорой в театральных делах. Его богатая фантазия, неистощимый источник вымысла и легкость, с какой он выражает свой замысел, говорят о прекрасной школе, какую он прошел в Болонье у знаменитого падре Маттеи. А опыт, уже приобретенный в некоторых театрах Венеции и Мантуи, позволяет мне надеяться, что он сумеет оказать честь и Вашему покровительству и поддержке, и самому себе".

Славный маэстро! Он даже не захотел упомянуть о том, что Доницетти - его собственный ученик. Напротив, говорил только об учебе у падре Маттеи, поскольку ему кажется, это имя произведет на Ферретти большее впечатление. И ради своего молодого ученика идет даже на некоторые искажение истины, потому что "опыт, уже приобретенный в некоторых театрах Венеции и Мантуи", слишком незначителен, если учесть, чем он закончился.

Поэт сердечно встретил Доницетти, который сумел найти в его доме, у жены и дочерей дружескую семейную обстановку. Синьора Ферретти обладала красивым голосом и была превосходной пианисткой. Доницетти очень часто задерживался у них по вечерам, чтобы аккомпанировать ее пению. Приятнейший человек, этот поэт Ферретти. Его друг Анджело Броферио рассказывает: - Трудно найти более обаятельного, более живого, более сердечного и искреннего человека. Стоит ему перемолвиться с кем-нибудь двумя словами, как новый знакомый сразу же бывает покорен. Мало того - достаточно для этого одного только выражения его лица - открытого, одухотворенного. Пройдет пять минут, и вам уже кажется, будто вы знали его всю жизнь. Супруг красивой, доброй женщины, отец двоих очаровательных девочек, славный Ферретти заботится обо всем и обо всех. Трудясь на ниве литературы, пишет не только оперные либретто. Он сочиняет свадебные гимны, октавы ко дню рождения, сонеты для священников, отправляющих первую мессу. Он составляет также письма для влюбленных, прошения для ходатаев, проповеди для священнослужителей, сочиняет канцоны в подарок балеринам, пасторали для епископов, речи для адвокатов. И работы у него столько, что порой он путает сонет с проповедью, прошение с пасторалью и преподносит свадебный гимн епископу, пастораль балерине, а любовное письмо кардиналу. Все это очень напоминало Доницетти рассказы певца Виганони о причудах людей театра. Как он был прав!

Доницетти понял это при первой же встрече с труппой, которой было поручено исполнять Зораиду. В опере три главных персонажа и три второстепенных, но в ней нет партии баритона. Неплохо, подумал Доницетти, ведь можно сделать своими врагами сразу всех баритонов! Но какая удача, что среди исполнителей знаменитый тенор Доменико Донцелли, который к тому же родом из Бергамо, и прекрасная сопрано - знаменитейшая Мария Эстер Момбелли! Однако закончив оперу и приспособив партии к голосам, к возможностям исполнителей, Доницетти обнаружил, что работы еще непочатый край. У каждого из певцов были какие-то предложения, с которыми они обращались к нему, все хотели что-то посоветовать, изменить, переделать, каждый требовал "чего-то" (чего?) другого, что отвечало бы его мастерству. И все хотели исполнять выигрышные арии там, где нравилось им. С ума можно было сойти от всего этого.

Но Доницетти улыбался и всем шел навстречу, выполняя любые пожелания. А ведь кроме того, нужно было еще угодить импресарио, который требовал, чтобы автор согласно контракту сидел за чембало на первых трех представлениях и руководил репетициями. А тут еще всяческие капризы исполнителей вторых партий, к тому же это были Гаэтано Корини, Альберто Торри, Гаэтано Рамбальди. Немало нервов пришлось потратить и на то, чтобы получить приличное оформление... Но ничего, если опера пройдет успешно, все эти мучения забудутся.

Успешно?.. Зораида прошла триумфально. Князь Киджи, который имеет обыкновение отмечать в своем дневнике, как принимаются театральные спектакли, пишет: "Зораида имела необыкновенный успех".

Всю первую половину спектакля Доницетти с волнением следит со своего места за чембало за публикой. Но гул одобрения, радостные лица, восторженные возгласы, аплодисменты его музыке, становившиеся все горячее и сильнее, успокаивают его, вселяют уверенность в победу. И вторую половину спектакля он уже был совершенно спокойным и счастливым. Его взволновал теперь только ураган аплодисментов в финале оперы.

Первая скрипка, Гаспаре Стабилини, дирижирующий оркестром, в конце спектакля поднял свой смычок и указал публике на автора. Зрители поднялись со своих мест и стоя приветствовали его. Сквозь бурю оваций прорываются громкие возгласы: "Браво!" Доницетти вызывают на сцену, выводят к рампе. Первым его встречает поэт Ферретти. Доницетти снова и снова вытаскивают на авансцену вместе с великолепными исполнителями Доменико Донцелли и Марией Эстер Момбелли... Композитор вынужден выйти на аплодисменты публики еще много раз, и каждое его появление встречается все более восторженно.

Выйдя после спектакля на улицу, у подъезда театра Доницетти сразу же оказывается в полену восторженных поклонников. Дамы выглядывают из окон свих карет, велят остановить лошадей, чтобы посмотреть на героя вечера вблизи. Толпа сопровождает его радостными криками, подхватывает и при свете факелов на руках доносит до дома.

Увлеченный поклонниками, Доницетти теряет из виду друзей. Но это неважно. Завтра они увидятся опять. А сегодня вечером он широкими жестами благодарит толпу и что-то выкрикивает, но слова его теряются в общем шуме, однако им все равно горячо аплодируют. Доницетти удаляется, обессиленный и счастливый. После третьего спектакля в среду, 30 января, зрители, выйдя из театра, устраивают еще более шумное и грандиозное празднество. Публика провожает автора с сотнями факелов, под звуки военного духового оркестра все отправляются в тратторию на Монтечиторио отпраздновать первый успех Доницетти в Риме. Вокруг него собрались исполнители, друзья, бесчисленные поклонники. Триумф.

Он так счастлив в этот вечер, что, вернувшись домой, принимается громко петь самые лучшие мелодии из своей Зораиды, не думая о том, удается ли его не очень бархатистому голосу передать красоту своей собственной музыки. Несказанное волнение переполняет его сердце. Ему хотелось бы смеяться, но он чувствует, что на глаза навертываются слезы. Он хотел бы написать своим стареньким родителям, Майру, к которому испытывает сейчас живейшую признательность, своему брату Джузеппе - он ведь тоже музыкант и лучше других поймет его радость - другу Мерелли, дорогому Мерелли, который дал ему это либретто, а еще Бонези, Дольчи, всем… Нет, сейчас он слишком взволнован, напишет завтра. Он садится за чембало и проигрывает интродукцию и дуэт, а также квартет из первого акта, которые обозначили начало триумфального успеха.

Потом, поднявшись, замечает в зеркале свое отражение. С какой любовью смотрит на него этот молодой синьор, как он улыбается, каким выглядит счастливым! Жизнь представляется ему такой прекрасной, какой бывает только в мечтах! И обращаясь к своему отражению в зеркале, он громко кричит собственное имя, словно желая убедиться, что все это явь, а не сон. - Гаэтано! Гаэтано! Гаэтано! Сердце его бешено колотится. Он открывает окно и молча смотрит на звездное небо. Какой-то шорох слышится на улице. Что это? В ночной темноте мелодично струится вода из фонтанчика. Доницетти чувствует, что жизнь движется ему навстречу, полная обещаний, его взгляд вновь устремляется к небу. И его звезда вспыхнула на горизонте.

Любимому ученику вполне по душе пришелся персонаж, что создал для него в своей комической опере учитель, - маленький сочинитель музыки. Майр не случайно написал оперу, рассчитывая на Доницетти. Это была бесхитростная история про мальчика, влюбленного в искусство, который сочинял музыку на любые стихи, какие только попадались ему под руку. Уморительным голосом, с очень комичным выражением лица Доницетти напевал:

Нет, не только небеса
Совершают чудеса:
Вот возьму, без всякой муки,
Сочиню я чудо-звуки!

(Здесь и далее стихи в переводе Л. Тарасова.)

Он тут же садился за чембало, делая вид, будто подбирает мелодию, что-то импровизирует, ищет, ошибается, наконец, достает из кармана листок бумаги и принимается набрасывать ноты, напевая и комментируя их стихами:

Пусть меня утянут черти,
Эта ария, поверьте,
Принесет мне гром оваций,
И улыбки милых граций!
Будут петь ее повсюду,
Славить: "Браво! Мило! Чудно!"
Моя музыка, поверьте,
Наградит меня бессмертьем!

Майр смеялся и аплодировал больше всех, а когда остался наедине с молодым исполнителем, воскликнул: - Ну, видел? А слова, что ты пел в шутку, могут всерьез предсказать твое артистическое будущее.

Джованни Симоне Майр - любимый учитель, знаменитый маэстро, чье имя давно прославлено в Италии и Европе. Его известность как оперного композитора безгранична, его авторитет педагога признан всеми музыкантами, а бесконечная доброта делает его кумиром учеников. Музыкальная школа в Бергамо основана этим маэстро, и он сам дал ей название "Институт благотворительных уроков музыки", потому что это и в самом деле было благотворительное учреждение, созданное для общественной пользы, и маэстро отдавал своей школе все силы и всю свою любовь.

Джованни Симон Майр - по темпераменту и вкусам истинный итальянец, хоть и родился в Мендорфе в Баварии. В детстве отец его, хороший органист, обучил сына основам музыкального искусства. Впоследствии Джованни Симон Майр серьезно изучал риторику, логику и физику, наконец получил диплом по юриспруденции в Ингольштадтском университете. Но больше всего ему нравилось заниматься музыкой, и конечно же, его манила Италия, где расцветало искусство пения, откуда расходились по всему свету оперы, доставляя людям радость и наслаждение. Еще совсем молодым Майр смог осуществить свою мечту благодаря великодушному покровительству барона Томмазо Де Бессуса.

Будущий композитор приехал в Бергамо, чтобы заниматься музыкой под руководством маэстро Карло Ленци, чья слава выдающегося композитора вышла за пределы Италии. Вскоре, когда Ленци признался, что ему нечему больше учить Майра, молодой человек с помощью бергамаского каноника Пезенти перебрался в Венецию, славившуюся своим четырьмя музыкальными школами. Там он проучился еще два года у знаменитого Фердинандо Бертони, капельмейстера базилики Сан-Марко, и написал для Консерватории деи Мендиканти, где преподавал Пезенти, свою первую ораторию, исполненную с успехом.

На другой день, придя к Ферретти на виа деи Луккези, маэстро находит там множество друзей. Его уже ждут. Его окружают, обнимают. Он галантно целует руку хозяйке дома и еще одной синьоре - жене адвоката Васселли, которая пришла с дочерью Вирджинией, совсем юной девушкой, почти девочкой, ей всего тринадцать лет. Ферретти сжимает друга в объятиях: - Нужен был Рим, чтобы выявить достойного соперника Россини! Доницетти смотрит на поэта, не понимая, шутит тот или говорит всерьез. - Но я говорю серьезно, - возражает Ферретти. - И не только я. Смотри, что пишет о твоей Зораиде наш аббат Челли в "Нотицие дель Джорно". Ты ведь знаешь, как скуп Челли на похвалы артистам. И все же ты посмотри, что он пишет! Маэстро громко читает: - "В нашем итальянском музыкальном театре неожиданно появилась новая надежда. Молодой маэстро Гаэтано Доницетти, ученик самых знаменитых музыкальных педагогов, взлетел, можно сказать, на небывалую высоту в своей новой опере-сериа Зораида Гранатская. Единодушными, искренними, всеобщими были аплодисменты, которыми заслуженно наградил его переполненный зал, оказавший его творению триумфальные почести. Каждый номер встречали с особым удовольствием..." - Но он до сих пор еще ничего не говорит о Россини, - прерывает чтение Доницетти и глядит на Ферретти. Тот знаком просит продолжать: мол, увидишь, увидишь. Доницетти читает дальше: - "Особенно восхищают интродукции, дуэт и квартет из первого акта, а также романс, большая ария тенора и финал второго акта... Донцелли, великолепный певец и превосходнейший актер, совершенно покорил слушателей. Момбели неизменно верна себе - она изумляет нежностью звука и патетической выразительностью чувств. Все сердца, однако, обращены к молодому автору, и я советую ему не останавливаться на избранном пути и не отклоняться от "прекрасного стиля, который сделал ему честь"". - Что, спрашивается, тебе еще надо? Даже поэтический финал написанный дантовскими стихами! - Да, но о Россини тут ничего не говорится. Видно, столь настойчивое упоминание Россини очень забавляет поэта: - Хорошо, я сам скажу тебе о Россини. Я написал для него либретто Золушки, так что хорошо знаю и самого маэстро, и его музыку. Среди всех музыкантов, для которых я сочинял либретто, а это Дзингарелли, Кочча Карафа, Меркаданте, Пачини, ты мне кажешься самым достойным, кто мог бы встать рядом с Россини.

При упоминании Пачини молодой композитор заметил легкое движение среди окружавших его друзей. Он еще не знает, что происходит в музыкальном мире Рима. И адвокат Васселли спешит ввести его в курс дела. - Представляешь, - поясняет он, - сейчас создается группа, которая хочет поддержать твой успех. - Группа? Ради меня? А зачем, можно узнать? - Затем, чтобы оградить тебя от нападок другой группы. Потому что существует и такая партия, которая поддерживает Пачини, и она очень сильна, ведь ее главный покровитель - княгиня Паолина Боргезе Бонапарт. - Неплохая поддержка. более того - прекраснейшая поддержка! - восклицает Доницетти. - Но оставим эти дрязги в покое. Я знаком с Пачини, мы с ним сразу же стали друзьями. Месяц назад с огромным успехом прошла его опера Цезарь в Египте. После представления Зораиды он поднялся на сцену и обнял меня. В этом мире хватит места для всех. Пачини мне представляется хорошим человеком. Он мог бы важничать, но, напротив, держится со мной как с коллегой, как с другом. - Возможно, он неплохой человек, только чересчур любит успех - и в театре, и у женщин. Потому что он к тому же очень большой донжуан. - И вы осуждаете его за это? -удивляется Доницетти. - Нет-нет! Но свои галантные приключения и высоких покровительниц он использует, чтобы сделать карьеру.

Вот в чем обвиняется Джованни Пачини. Ему примерно столько же лет, сколько Доницетти, годом больше, а он уже написал около двадцати опер. Из родной Катании после недолгой остановки в Неаполе он перебрался в Рим и вот уже два года постоянно одерживает победы в театре и у знатных дам. В тот вечер, когда Пачини приехал в Рим, он оказался в театре "Валле", с которым заключил контракт на оперу.

Давался "Тайный брак" Чимарозы, и Пачини с удивлением обнаружил, что примадонна поет кабалетту из его "Верной супруги", слега переделанную и - по традиции того времени - вставленную в чужую оперу из-за одного из многих капризов певцов. Кабалетта имела большой успех, по театру прошел слух, что ее автор находится в зале, и публика захотела приветствовать его.

Одна очень именитая дама, славившаяся своей необыкновенной красотой, пожелала познакомиться с ним, пригласила в свою ложу и со свойственной ей корсиканской страстностью тут же воспылала любовью к молодому катанийскому композитору. Это была княгиня Паолина Боргезе, младшая сестра Наполеона, все еще необычайно красивая, излучающая очарование, овеянная легендами о своих многочисленных амурных приключениях. И любовную идиллию тут же принялся обсуждать весь Рим, привыкший сплетничать по поводу романов любвеобильной сестры императора, находившегося уже на небольшом и затерянном в океане островке Святой Елены.

Паолина Боргезе жила в необыкновенной роскоши в своем пышном палаццо "Вилла Шарра" подле Порта Пиа и, несмотря на всевозможные пересуды, вызванные ее амурными приключениями, все же вызывала симпатию, благодаря верности (хотя бы тут!) и любви к своему брату, свергнутому с престола и оправленному в печальное изгнание.

Другие члены семьи Бонапарта спаслись бегством в Рим - мать Наполеона Летиция и его братья Лучано и Луиджи. Княгиня Паолина Боргезе, чья пылкая страстность не утихомирилась с возрастом - ей было уже сорок лет - очень любила искусство и еще больше артистов. Ее пятницы были самыми знаменитыми среди всех великосветских приемов в Риме.

В тот вечер, когда Пачини впервые появился на одном из них, он встретил там Канову ("Видели бы вы, - писал он домой, - этого знаменитого скульптора! Это необыкновенно простой человек, мягкого и простодушного нрава, какой только можно представить себе...") и познакомился там же с Джоаккино Россини и с Меркаданте. Россини, всегда готовый пошутить, с коварной улыбкой обратился к Пачини: - Ох, дорогой коллега, я слышал, вы пишете поистине княжескую музыку. - Не будем преувеличивать - не все это шедевры! - Может быть, и не все, - согласился великий маэстро, и скаламбурил: - Но добрая часть - это уж точно... Россини, у которого был красивый баритон и изумительный дар мелодекламации, спел каватину из Цирюльника, а Пачини, тоже очень хороший певец, заслужил порядочно аплодисментов, исполнив кабалетту из своей Багдадской рабыни - "Chi vuol papucce, belle...". Княгиня Паолина Боргезе пришла в восторг: - Дивный Пачини сделает триумфальную карьеру! И взялась помогать ему. В самый разгар любовной идиллии, 11 июля 1821 года, на влюбленных обрушилось печальное известие. С острова Святой Елены прибыл монсиньор Бонавите, который привез письмо от Монтона, датированное 17 марта, в нем говорилось, что император тяжело болен, и почти не осталось надежды на выздоровление.

Княгиня Паолина Боргезе, сохранившая к брату глубокую любовь, была потрясена и решила, что трагедия уже свершилась. Действительно, через 11 дней в Рим прибыло известие, что 5 мая Наполеон скончался. Для Паолины это был тяжелый удар, так что она слегла, и Пачини заботливо ухаживал за ней. Когда же княгиня почувствовала себя лучше, они вместе уехали в Тоскану, воспользовавшись тем, что в Лукке в театре "Джильо" должна была пойти его Ирминсульская жрица. Вернувшись в Рим, Паолина целиком посвятила себя катанийскому маэстро и всеми силами содействовала успеху его опер. - А что же в этом плохого? - добродушно заметил Доницетти, обращаясь к друзьям, рассказывавшим ему обо всем. - Как? Разве не понимаешь, что ради успеха опер своего Пачини княгиня с ее связями и богатством способна загубить оперы всех его соперников? Доницетти, добрая душа, не верит в такое коварство. - Ерунда! - возражает он. - Сами видите, что и моя Зораида имела успех. Публике нужна хорошая музыка, это главное...

В то время, как в Риме продолжает с успехом идти "Зораида", Доницетти едет в Неаполь, где по просьбе импресарио Барбайи надо помочь подготовить исполнение оратории Симоне Майра Аталия, которой будет дирижировать Россини, в ту пору властитель театра "Сан-Карло" и всех других неаполитанских театров. Ах, вот он и познакомится с ним, наконец!

Но столь желанное знакомство обернулось разочарованием. Это выясняется из письма, которое Доницетти отправил 4 марта 1822 года Майру: "Я поспешил в Неаполь, чтобы успеть к концу февраля и помочь, как было договорено, добиться хорошего исполнения оратории, но вижу, что поторопился совершенно напрасно. Ораторию, написанную три года назад, собираются исполнить в самый неблагоприятный момент. Достаточно сказать, что партию Давида поет Донцелли, а Натана - Чичимарра. Но это еще не все. У контральто очень глухой голос, и синьору Россини пришлось сократить эту партию. На репетициях Россини жаловался не певцов, плохо исполнявших свои партии, а потом на первых сводных репетициях с оркестром он болтал с примадоннами вместо того, чтобы дирижировать. Думаю, этого Вам уже достаточно, а если мало, добавлю: они сократили речитативы, хоровые номера, часть второго финала... И я совершенно не понимаю, хорошо они поступили или плохо, сделав так, потому что все они негодяи и их надо гнать в шею, а не позволять исполнять Вашу музыку... Такова благодарность Кольбран за всю Вашу помощь ей... Что касается меня, то я просто больше не показываюсь на репетициях, и сегодня утром даже спрашивали обо мне..."

Доницетти еще не знал, что Россини влюблен в Изабеллу Кольбран и ему было вовсе не до оратории Симоне Майра. Три дня спустя, 7 марта, Россини и Кольбран внезапно покинули "Сан-Карло" и Неаполь, никому ничего не сказав, а самое главное - скрыли своей отъезд от Барбайи, который давно был престижным любовником синьоры Изабеллы. Россини и Кольбран уехали на ее виллу в Кастеназо возле Болоньи и там обвенчались. А Барбайя в ярости искал их по всему Неаполю!

Доменико Барбайя - блистательное имя на небосклоне итальянской оперы. Судьба, прежде чем привести его в театр, взяла трамплин на кухне одного миланского кафе. Толчком к его театральной карьере послужил эпизод, когда он, молодой официант, подошел однажды к случайному посетителю кафе: - Что вам угодно? - Принеси большую чашку шоколада. Горячего. Доменико ушел на кухню. Но шоколада для большой чашки, какую хотел получить клиент, там оказалось слишком мало. Однако не выполнить заказ невозможно. Что делать? Официанту приходит неплохая мысль: он добавляет к шоколаду кофе, доливает сливками, кипятит все это и с гордостью подает посетителю. - Что это такое? - интересуется тот, удивленный необычным видом напитка. - Наше фирменное блюдо. Последняя новинка сезона! Клиент пробует. Действительно, очень вкусно. Вот так и возник напиток, получивший название "барбайята" - по имени его изобретателя Барбайи. Таким образом впервые обрел известность человек, которому суждено было стать самым великим и самым знаменитым итальянским импресарио XIX века.

Его жизнь была полна романтики. Он родился в Милане в 1778 году в бедной семье. Мальчиком работал продавцом, в юности - посыльным, мойщиком посуды в остериях, потом стал официантом в кафе возле театра "Ла Скала", где и составил на радость миру свой пророческий напиток. Обслуживая деятелей театра, Барбайя проник в их среду, завел знакомства среди актеров, подружился с ними, сумел войти в доверие к театральным знаменитостям, которые оценили его за сметку, за умение ловить случай.

Театр - вот его истинное призвание. Он начал с того, что знакомил ищущих контракта артистов с провинциальными импресарио, а потом принялся заключать соглашения с композиторами и певцами, которые оказывались на грани катастрофы, сумел сделаться полезным и понравиться своим простонародным юмором, забавными прозвищами, какие умел придумывать. Он проскользнул по сцене, проник в уборные артистов и очень быстро стал импресарио.

Доменико Барбайя отважно взял на откуп азартные игры в фойе театра "Ла Скала", сумел немало заработать на этом, расширил сферу своей деятельности и выдвинулся в импресарио сначала крупнейшего миланского театра, затем "Сан-Карло" в Неаполе, а потом и всех других видных театров Италии и распространил свою деятельность даже на Вену. Злые языки уверяли, будто его единственная заслуга - изобретение напитка "барбайята", забывая при этом о многом хорошем, что он сделал. А он помогал молодым артистам, которые без него не могли бы приобрести известность, покровительствовал музыкальным талантам, которые заслуживали поддержки, ставил незабываемые спектакли в "Сан-Карло" и "Ла Скала", построил в Неаполе великолепный собор - Сан-Франческо ди Паола.

Он очень любил архитектуру, хотя никогда не изучал ее. Любовь эта проявилась при чрезвычайных обстоятельствах. Когда в 1815 году театр "Сан-Карло" сгорел, Барбайя попросил короля Фердинанда отдать ему подряд на его восстановление. Он заверил, что сделает это за два года, но сумел отстроить здание гораздо раньше, и спустя всего девять месяцев огромный театр вновь открылся, еще более просторный и прекрасный, нежели прежде. Естественно, нигде никогда ничему не учившись, Барбайя обладал большим самомнением и считал, что знает все. Поэтому он не принимал никаких советов, особенно в театральных делах. Иногда ошибался, но гораздо чаще попадал в точку.

Спесивый и гениальный, он предпочитал все делать с размахом. Иной раз экономил на мелочах, но не скупясь, по-барски тратил деньги на свои театры, стремясь поставить дело на широкую ногу: ангажировал самых дорогостоящих композиторов, самых знаменитых певцов, заказывал самые роскошные декорации. В театр и искусство он был поистине влюблен. И в артисток тоже, конечно, но полагал, что это также входит в его роль импресарио. О нем ходило немало фривольных анекдотов, болтали что угодно, а он только смеялся. - У меня много врагов, - говорил он, - но это лишь доказывает, что я чего-то стою: иначе они не набрасывались бы на меня. Когда их собирается слишком много, они докучают мне, но я знаю, что один стою больше, чем все они вместе.

Таков этот человек, который послушав две оперы Джоаккино Россини, а тому было тогда двадцать три года, не побоялся в 1815 году поручить ему, такому молодому, сложнейшие обязанности: музыкальное руководство театрами "Сан-Карло" и "Дель Фондо" в Неаполе, а также общее административное управление ими. Иными словами - отвечать за всю работу оперных гигантов. Кроме того, он подписал с Россини контракт, который обязывал композитора сочинять ежегодно по две оперы.

Контракт гарантировал маэстро оклад в 8 000 франков в год и проценты с доходов от азартных игр Барбайи, а они приносили музыканту еще 4 000 франков. Импресарио обеспечивал композитора также питанием и квартирой в своем роскошном особняке с правом приглашать туда гостей. - Желательно, однако, не многих. Россини, которому прежде приходилось вести бродячий образ жизни, показалось, будто он стал миллионером. Восемь лет работал он с Барбайей, и это был самый блистательный период в его творчестве. В Неаполе Россини впервые показал свою оперу Елизавета, королева английская и одержал победу, решительно сметая все препоны, какие пыталась ставить ему неаполитанская клака.

За эти восемь лет Россини написал 19 опер для театров Неаполя, Рима, Милана, Венеции. Среди них Севильский цирюльник (в двадцать четыре года), Отелло, Золушка, Сорока-воровка, Моисей, Семирамида. Барбайя очень любил и Кольбран, прославленную звезду оперы, с которой у него тоже был заключен контракт. И Россини тоже сильно полюбил Кольбран, а Кольбран его. Когда же истекли восемь лет контракта, Джоаккино и Изабелла незаметно скрылись из Неаполя, чтобы обвенчаться. Барбайя вскипел гневом, но вскоре нашел себе другие утешения.

Ему нравилось, когда его называли Князем импресарио или же вице-королем Неаполя, но больше всего он любил прозвище Импресарио Фортуны. Это действительно было так - дела его всегда шли блестяще. Он поистине был любимцем Фортуны. Бедный Барбайя, как только не клеветали на него и как только не благословляли за все, что он делал для искусства! Мало кого столь горячо любили и так же люто ненавидели, как его. На Барбайю обрушивалась злоба жалких писак, досада не ангажированных им певцов, ненависть композиторов, которых он не приглашал писать оперы для своих театров, закулисные сплетни, злорадство завистливых стихоплетов - словом, весь этот сброд недооцененных гениев, выдохшихся певцов, обозленных неудачников. О нем слагали легенды и ходили грязные анекдоты.

Конечно, Барбайя не был ни святым, ни простаком. Он был ловким, предприимчивым человеком, умевшим вести дела, пользоваться случаем и извлекать из всего этого пользу. Он был ворчлив, порой груб в выражениях, но это была чистая душа. Не получивший образования, не наделенный талантом творца, он обожал музыку и оперный театр, которому с неиссякаемым пылом отдавал все свои средства. Яркая, своеобразная личность, он обладал удивительным чутьем, которое позволяло ему открывать новых певцов и хороших композиторов. Это он вывел в свет многих исполнителей и авторов, которые приобрели затем мировую известность. Каждой своей новой оперой Россини приводил его в отчаяние, потому что маэстро принимался за работу лишь в самый последний момент.

Чтобы тот написал Моисея, импресарио запер композитора в комнате и пообещал, что не откроет дверь, пока маэстро не закончит оперу. Однажды вечером, желая узнать, как идут дела, он зашел к Россини. Комната была пуста. Оказывается, маэстро каждую ночь покидал ее, уходя через балкон, как поется в Цирюльнике. Барбайя был абсолютным властелином музыкантов, певцов, поэтов. Он терял власть только в присутствии хорошеньких женщин. У него было много недостатков во взаимоотношениях с теми, кого он ангажировал, но было и одно неоценимое достоинство: он всегда платил пунктуально.

Когда Барбайя собирался поговорить с Доницетти, он был очень расстроен неожиданным бегством Изабеллы Кольбран и Россини. Даже оказавшись отставленным любовником, он не хочет быть обманутым импресарио. Женщины могут стать для него мимолетным увлечением. А театр - это великая любовь, глубокая страсть.

Изабелла Кольбран ушла от него: боль сильна, еще острее досада, и его терзает мысль, что все станут смеяться над ним, как всегда насмехаются над покинутым любовником или обманутым мужем. Но Барбайя, хотя и совершенно лишен внешней культуры, человек необычайно остроумный. Он быстро выходит из положения, пустив в светские и театральные круги такую тираду: - Ах, Россини, думает, будто сыграл со мной злую шутку, уведя у меня капризную Изабеллу? А ему не приходит в голову, что может быть, это я сыграл с ним злую шутку, позволив увести ее? К тому же он даже женился на ней! А вот я, как ни был влюблен, такой глупости не допустил. Бедный Россини, смеется тот, кто смеется последним.

Так Барбайя восстанавливает равновесие с похитителем своей возлюбленной. Однако он остался в Неаполе без Россини, и отсутствие знаменитого маэстро заметно сказывается на бюджете театров "Сан-Карло" и "Дель Фондо", потому что Россини был лакомой приманкой для публики. Барбайя вновь обретет Россини в Вене, где подготовил сезон в театре у Каринтийских ворот. А пока импресарио нужен был в Неаполе новый композитор, свежий, хороший, который мог бы заменить Россини - новичок, который мог бы стать сильной приманкой.

Только где найти свежего и талантливого композитора? Где? Да вот же он - молодой, симпатичный Доницетти, приехавший в Неаполь помочь подготовить ораторию Симоне Майра. Он может оказаться самым подходящим в этой ситуации - имя новое, но в то же время и не безвестное - недавний большой успех его Зораиды в Риме сразу принес композитору славу. - О, гуальоне! - восклицает Барбайя, сердечно обнимая Доницетти и молниеносно переходя с ним на ты, как это делает со всеми. - Ты можешь спасти меня от беды! - Я? Каким образом? - удивляется Доницетти. - И потом, почему вы называете меня "гуальоне", ведь мы оба ломбардцы: вы миланец, а я бергамасец. - Верно. Тогда буду звать тебя "пивелло" . А ты оставь свое вы, я не люблю это. Обращайся ко мне на ты, как и этот хваленый Россини. А теперь слушай меня внимательно, мой прекрасный пивеллоне. Как ты знаешь, я самый великий импресарио в мире, а если еще не знаешь, так вот: сообщаю тебе об этом. - Знаю, все знают! - улыбается Доницетти, повеселевший от такого шутливого обращения и простоватых манер Барбайи. - Вот и прекрасно! Я, значит, самый знаменитый импресарио, а ты пока еще не знаменитый композитор. Но я великодушен и щедр: мне хочется сделать тебя знаменитым. Россини вывел в свет я. Когда я ангажировал его в "Сан-Карло", он умирал с голоду, скитался по разным провинциальным театрам в поисках хоть какого-нибудь дешевенького успеха и ничего не стоящих женщин. И видишь, что я из него сделал! Доницетти со смехом прерывает его. - Но ты должен все же признать, что Россини и сам немало помог твоим стараниям сделать его знаменитым. Он предоставил в твое распоряжение свой гений. - Это верно, но ты считаешь, мой дорогой пивеллоне, что гений чего-нибудь стоит, если рядом не отказывается ниспосланный судьбой Барбайя, чтобы представить его миру и поднять наверх? Что тут поделаешь? Я драгоценный, хотя и непризнанный благодетель. Ничего не поделаешь: я работаю для искусства, ради торжества итальянской музыки. - И немножко также ради того, чтобы отложить кое-какое золотишко! - Естественно! Это ведь тоже музыка, не так ли? Ты никогда не слышал, как звенят золотые монеты? Но не будем отвлекаться. Я сказал, что хочу сделать тебя знаменитым. Так вот, я к твоим почтенным услугам, лишь бы и ты был к моим почтеннейшим услугам.

Доницетти начинает различать в многословии великого импресарио возможность осуществить свои самые радужные надежды. Сердце бешено стучит от волнения, но музыкант старается держаться спокойно. Он говорит Барбайе: - Постарайся объясниться и точнее. - Так вот, слушай, упрямый бергамаский герой, речь вот о чем. Я слышал кое-что из твоей музыки и начал сильно подозревать, что ты - гений, такой же, как и тот, другой. - Кто это - другой? - Россини. - Да ну, брось! - Почему? Я безграмотен, как говорят мои враги, которые в шутку называют меня вице-королем Обеих Сицилий, но театральная и музыкальная шишки у меня есть. И еще какие! И в искусстве тоже кое-что понимаю. Больше, нежели иные музыканты, которые знают уйму разных разностей, но не имеют ни крохи от того, что называется художественным чутьем. Поэтому слушай - знаменитый импресарио Барбайя делает тебе вот такое, в высшей степени лестное предложение: хочешь ли ты, еще не открытый гений Доницетти, срочно сочинить новую отличную оперу? Заплачу за нее хорошо. Ты быстро пишешь? - Очень. - Мне говорили. Уверяли, что ты феномен. Поэтому слушай, феномен, я не могу поставить твою оперу в театре "Сан-Карло", потому что сезон уже закрыт, и каким бы гением я тебя не считал, все равно не могу преждевременно открыть "Сан-Карло" ради тебя вопреки всем традициям. Но я берусь поставить твою оперу в своем только что созданном театре "Нуово" с такими же роскошными декорациями, оркестром и певцами, какие были бы в твоем распоряжении в "Сан-Карло". Согласен?

Доницетти в восторге. Это именно то, на что он надеялся, что рисовал в своих самых пылких мечтаниях, когда позволял фантазии строить самые что ни на есть невероятные миражи. И вдруг его мечты становятся реальностью: он получает предложения от великих импресарио писать оперы для больших театров. Его отец ворчал: "Не выдумывай, тебя никогда не пригласят писать оперы для Неаполя или Рима, или Вены..." Это реванш. Время пришло. Барбайя видит, что Доницетти унесся куда-то в мечтах и не дает определенного ответа, поэтому он повторяет свой вопрос: - Ну, так что, бергамаский пивеллоне, устраивает тебя или нет мое предложение? Доницетти взволнованно отвечает: - Устраивает, конечно. А условия? - Не беспокойся. Барбайя гарантирует, что хорошо обойдется с тобой, очень хорошо. Это будет отнюдь не сумасшедший гонорар, потому что ты пока еще не прославленный гений, каким станешь, когда я тебя открою. Но в общем условия такие, что ты подпрыгнешь от радости. Веришь? - Да. А либретто? - Я велю написать его для тебя одному знаменитому надоеде, а по существу очень опытному поэту, сочинявшему либретто для наших самых знаменитых композиторов, последним из них был Россини, который в благодарность за такой пустяк, полученный от него, как, например, либретто Моисея, стал называть его Торотoтела, потому что, по его мнению, он пишет стихи, как заводной, словно играет на органчике. Но все это шутки. Торототела выдумывает стихи, какие даже Данте Алигьери не сумел бы сочинить, более того, у меня такое впечатление, что Данте Алигьери не сумел бы написать ни одного хорошего либретто. Настоящее имя Торототелы - Тoттола, аббат Тоттола. Он ризничий, но больше любит театр, а запаху ладана предпочитает ароматы духов из грим-уборных примадонн. Идем, я сейчас же познакомлю тебя с ним, нам нельзя терять времени. Нужно приниматься за работу. Ты быстро пишешь музыку, но аббат Тоттола тоже не шутит, сочиняя стихи. Я же, когда нужно действовать быстро, шучу меньше всех.

Вот так, не прерывая потока своей колоритной речи, Барбайя представляет аббата Доницетти. Тоттола - робкий, тощий человечек с морщинистым и слащавым (слащавость заметна и в стихах) безбородым лицом, которое словно разрезано тонкими губами от уха до уха, это особенно бросается в глаза, когда он говорит или смеется. Но маленькие черные глаза, блестящие и живые, выдают ум и хитрость их обладателя. Готовое либретто? У Тоттолы никогда не бывает готовых либретто, у него тотчас же отбирают их. Но есть множество сюжетов и всяких идей, из которых он может сделать совсем милое либретто за несколько дней. Какое вам нужно? Для комической оперы, полусерьезной или драматической?

Барбайя обращается к Доницетти: - Можешь написать комическую оперу? Мне доставило бы удовольствие, если бы ты взялся за то же оружие и выступил бы на том же поле, какое предпочитает Россини, - надо же показать ему, что мы можем одерживать победы и без его услуг. И потом, уж поверь мне, публика неравнодушна к комическим операм, они веселее, а толпа любит развлекаться. Так сможешь поработать в этом жанре? От счастья у Доницетти едва не кружится голова, и он чувствует себя способным писать в любом жанре, лишь бы распахнулись наконец двери, которые открывают перед ним прекрасные картины будущего. - Комическая опера - это мой идеал. - Вот и хорошо. В таком случае ризничий Тоттола приготовит тебе самое комичное, какое только возможно либретто.

Так появляется на свет Цыганка. Либретто - не шедевр, и Доницетти, обладающий врожденным чувством театра и счастливым поэтическим даром, позволяет себе изменить некоторые ситуации, оживить отдельные сцены, облегчить кое-какие строфы. А музыка? Она рождается удивительно легко, непроизвольно, местами по-юношески веселая, шутливая и насмешливая, местами проникновенная. Барбайя счастлив: - Я же говорил? Ты - гений. Россини поймет, что он не один на этом свете. Только смотри, пивеллоне-музыкант, не вздумай воспользоваться случаем и требовать больше денег. К тому же это ты должен платить мне за то, что я так роскошно вывожу тебя в свет. - В таком случае ты ничего не получил бы, потому что я сижу без гроша.

Спектакль объявляется в благоприятный час. Артисты и оркестранты разносят хорошие отзывы, хваля новую оперу молодого композитора. "Джорнале дель Реньо делле дуэ Сичилие" сообщает: "У нас будет случай послушать творение Гаэтано Доницетти, молодого ученика одного из самых выдающихся композиторов века Симоне Майра, славу которого мы в основном можем считать своей, поскольку он создал свой стиль по образцу великих светил музыкального искусства, образцу, родившемуся на нашей земле. Говорят, этот ученик Майра будет достоин своего учителя". Праздник в честь Сан-Дженнаро завершается в начале мая, значит, могут вновь открыться театры. Представление Цыганки неминуемо. "Ах, если бы я мог испытать еще один счастливый успех! - думает Доницетти. - Я бы вздохнул наконец".

Вечером 12 мая 1822 года в театре "Нуово", невероятно переполненном публикой, привлеченной интересом, какой вызывает молодой неизвестный автор, Цыганку встречают восторженно. Барбайя сияет, Доницетти счастлив. Публика и критика единодушно приветствуют новую оперу - она развлекает, волнует, увлекает. В течение 28 вечеров зрители, до предела заполняют театр, не скупясь на аплодисменты. Автор сообщает о счастливом исходе родителям, маэстро Майру, бергамаским друзьям. Узнает ли об этом Джудитта?.. Почему он опять вспоминает ее огромные голубые глаза? О, Доницетти, ты никогда не забудешь их - ведь это поэзия твоей молодости.

В письме к знатной синьоре Анне Карневали, любительнице музыки, которая была очень мила с Гаэтано в Риме, автор сообщает: "Хочу изложить Вам отчет о моей опере, потому что знаю - настоящие друзья порадуются, особенно Вы, с такой добротой обычно называвшая меня своим сыном. Так вот, удачливый Доницетти в воскресенье вышел на сцену с Цыганкой, и публика была весьма щедра на аплодисменты, я бы даже сказал, их было очень много". Газета "Джорнале дель Реньо делле дуэ Сичилиэ" действительно писала: "Новая опера нашего молодого композитора была увенчана успехом, который подтвердил его репутацию, приобретенную при первом знакомстве с его музыкой в Риме. Публика неоднократно адресовала ему горячие аплодисменты". Однако в письме синьоре Карневали маэстро старается отнести большую часть этих горячих аплодисментов исполнителям, полагая, что это их заслуга, причем делает это не из ложной скромности, а по истинной душевной доброте. Он пишет: "Кто, на мой взгляд, весьма способствовал счастливому исходу, так это синьоры Монкада и Фьораванти, и уверяю Вас, они пели божественно, хотя первый был не очень доволен своей арией (а потом убедился, что ошибался), а второму пришлось исполнять труднейшие мизансцены. Каннончини тоже вызвала необычные аплодисменты, конечно, не из-за моей музыки, а благодаря поэту, сумевшему создать блистательный характер ее героини, который она прекрасно смогла воплотить на сцене. Вчера, на втором представлении не были забыты публикой некоторые другие номера, накануне вечером ускользнувшие от ее внимания, и меня снова вызывали аплодисментами, какие, наверное, более заслужили исполнители, нежели я. Сегодня вечером впервые посетил театр Его Величество".

Верный признак успеха - люди поют на улицах самые популярные мелодии из оперы. Есть в ней, между прочим, один септет, который произвел необыкновенное впечатление, и его очень хвалят педагоги Королевской музыкальной школы. Один из них, маэстро Карло Конти, должно быть, с восторгом рассказал о нем своим ученикам, потому что на одно из следующих представлений он привел в театр группу воспитанников музыкальной школы, одетых в форму. Они восторженно принимают спектакль, а по окончании один из них упрашивает Конти познакомить его с автором. Это высокий, тоненький, белокурый юноша с огромными небесно-голубыми глазами.

Встреча происходит в коридоре возле сцены. Доницетти со своей могучей фигурой гренадера выделяется в кругу поклонников и прекрасных обожательниц. Он что-то говорит, шутит, смеется и, похоже, защищается от слишком лестных комплиментов. Тоненький, белокурый юноша с восхищением смотрит на молодого автора: выходит, можно быть вот таким счастливым, как Доницетти, можно прославиться так быстро (это ему кажется, что быстро) и не умереть от радости?

Конти ловит подходящий момент, когда Доницетти немного освободился от своих поклонников: - Маэстро, позвольте? Вот этот мой молодой друг горит желанием познакомиться с вами. - Горит? - весело восклицает Доницетти. - Я готов немедленно погасить огонь! И протягивает юноше руку, с симпатией глядя на него. - А, воспитанник музыкальной школы, узнаю форму! Прекрасная школа, там хорошо учат. Каковы планы у юноши? Писать оперы? - Пожалуй, - еле слышно отвечает юноша. - Молодец! Хорошее ремесло, когда оперы идут хорошо. И жалкое занятие, когда идут плохо.

Желая помочь бледному от волнения воспитаннику, который, похоже, потерял дар слова, в разговор вступает маэстро Конти. - Он обожает музыку и театр, - говорит профессор. - И влюблен в вашу Цыганку. Я рассказал ему о вашей опере, и он раздобыл, не знаю уж как, знаменитый септет и без конца играет его на чембало. - Он такой красивый! - почти шепотом произносит молодой человек. Доницетти проникается еще большей симпатией к этому изящному и застенчивому юноше. Он улыбается ему: - Давайте договоримся, дорогой мой, раз уж вы собираетесь писать оперы. Вы вскоре напишете замечательную оперу, а я обещаю прийти на ее триумфальную премьеру. - Ох!.. - вздыхает юноша. Разговор прерывают подошедшие к маэстро люди. Он им обязательно нужен. Доницетти любезно раскланивается, но прежде, чем удалиться, оборачивается к молодому человеку. - Кстати, чтобы я не забыл о своем обещании, назовите мне ваше имя. Белокурый тоненький юноша отвечает: - Меня зовут Винченцо Беллини.

Вернувшись в школу, воспитанник Беллини спешит поделиться своим восторгом с другом Флоримо: - Я познакомился с Доницетти, он пожал мне руку и обещал прийти на премьеру моей первой оперы, когда напишу ее. Ах, слышал бы ты, какая музыка в его Цыганке! И видел бы автора! Он очень молод, всего года на четыре старше нас. Не говоря уже о его таланте и уме, ломбардский композитор еще и очень красив, у него благородное, милое лицо, очень привлекательное, вызывающее симпатию и уважение.

О сайте. Ссылки. Belcanto.ru.
© 2004–2024 Проект Ивана Фёдорова